Дата моей смерти
Шрифт:
Впрочем. Муся и сама понимает это, и прощается коротко, позволяя себе лишь одну просьбу: позвонить ей после возвращения.
Возможно, в дальнейшем, после этого звонка, она и рассчитывает на большее, но я обещаю ей только это — звонок после визита к Кассандре Но, сразу же, дабы избавить ее от волнений.
Кассандра встречает меня на пороге своей квартиры.
Обычной квартиры в обычном старом московском доме, из тех, что сохранились еще кое — где в тихих двориках, отгороженных от ревущих магистралей изгородью более современных зданий.
Они, как правило,
Напротив, все только и ждут, когда же, наконец, дом пойдет под снос. Во дворе большого дома освободится свободное место, а жильцы получат новые квартиры.
Квартир в таких домах, как правило, совсем мало — пять или шесть, и те представляют собой всего лишь огрызки некогда приличных парадных зал и гостиных, жилых комнат, просторных коридоров, узких черных лестниц, крохотных лакейских и комнат прислуги когда-то добротного московского дома, принадлежавшего достойной семье.
Потом, когда задули ледяные революционные ветры, и прошелся по стране смерч экспорприаций, хозяев дома вышвырнули за порог, а милый уютный дом, изуродовали, раскромсали, на крохотные норки-огрызки, в которые заселялись новые хозяева жизни, вернее те, кто таковыми был формально объявлен.
Теперь в этих домах доживали свой век, как привило, очень пожилые люди.
Чудом выжившие потомки бывших хозяев, которым иногда от щедрот оставляли для проживания одну комнатенку. Другие бедолаги, не смевшие рассчитывать на лучшее жилье: отбывшие свое заключенные, иногородние рабочие, рабским трудом заслужившие право на вожделенную московскую прописку, и еще Бог весть кто.
Но Кассандра, как упрямо называю я про себя эту женщину, вовсе не была похожа на иногороднюю рабочую или отбывшую свой срок преступницу.
Скорее, она из тех, настоящих, владельцев дома.
Уж очень видна порода.
И вся она какая-то хрупкая: от тонкой лебединой шеи, до узких ладоней с ломкими длинными пальцами.
Про таких вот, сдается мне, чуть гнусавя, пел когда-то грустный клоун — Вертинский: " Вы ангорская кошечка, статуэтка японская, вы капризная девочка с синевой у очей, вы такая вся хрупкая, как игрушка саксонская…. " И что-то там еще подобное: надрывно и щемяще.
Я плохо представляю себе, как выглядят, на самом деле, японские статуэтки и саксонские игрушки, но мне отчего-то кажется, что именно так и выглядят, как эта Кассандра по имени Дарья.
— Проходите! — говорит мне она тихо, и голос ее мелодичен и полон расслабляющего тепла. — Мне звонила Машенька.
— Машенька? — я совершенно забыла, что Мусю на самом деле зовут Мария, а уж назвать ее Машенькой мне бы никогда не пришло в голову. Потому, что Машенька в моем понимании — это, либо девочка из когорты сказочных персонажей, либо милая юная девушка с золотистой косой до пояса. Именно так.
Но Кассандра думает иначе.
— Я зову ее Машенькой, потому что Муся — имя для пожилой родственницы — приживалки, годной только для того, чтобы ходить за больными и мыть после гостей посуду.
— А Муся всегда занимается только этим — думаю я, следуя за женщиной — статуэткой по широкому коридору, стены которого сплошь заставлены книжными полками. Полки чередуются с какими-то неразличимыми в полумраке картинами в тяжелых и вроде бы золоченых рамах. И еще думаю, что тремя словами она удивительно точно определила амплуа Муси, но она неожиданно прерывает мои мысли — Потому вы все и привыкли использовать ее лишь как сиделку и домработницу. Имя многое определяет в судьбе человека, вот приклеилось в ней это — Муся, и никто за ним уже не видит в ней ничего большего.
— Возможно — быстро соглашаюсь я, и опасливо думаю про себя: « В мыслях надо быть осторожней. Вдруг она и на самом деле умеет их читать» Хотя для того, чтобы сейчас определить ход моих мыслей по поводу Муси-Маши достаточно простой проницательности и логики.
— Походите. — Приглашает меня Кассандра, открывая дверь одной из комнат. — И не удивляйтесь — Замечание более чем уместное, потому что из атмосферы старой, а судя по коридору, даже древней, дореволюционной квартиры, я попадаю в холодный сверкающий мир хромированной стали, белой кожи и матового стекла. Мир самого что ни на есть победившего авангарда.
Предо мной — словно экспозиция на выставке модного интерьера. — Предки мои в этом доме жили еще до революции — продолжает объяснять Кассандра, — и после нее — тоже, однако вместо всего дома занимали только три комнаты, как-то отгороженные в отдельную квартиру. Им еще повезло. Это потому, что дед был профессор медицины, психиатр и пользовал некоторых номенклатурных товарищей и их родню. А когда настали другие времена, и родителям предложили переселиться в новую, по тем временам вполне приличную квартиру, бабушка — она тогда была еще жива встала насмерть: "уезжайте с Богом хоть к черту на кулички ( она дерзкая была: могла и такое завернуть ), а я здесь умирать буду! " И все остались. А потом привыкли, и уж когда бабушка умерла, родители никуда переезжать не захотели. Потом, наверное, и я не пожелаю сдвинуться с места. Ну а пока в этом тереме царя Гороха, единственную дерзость я себе все же позволила: вот, комнату свою оформила по собственному вкусу. Так и живем. Здесь XXI век, а за стеной — Х1Х или того раньше. Но я вас заболтала. Располагайтесь!
Расположиться в этом царстве двадцать первого века было не так-то просто.
Диваны ослепляли кипенной белизной, садиться на них было как-то даже неловко, а тонкие хромированные ножки, удерживающие на себе причудливо изогнутые массивы, не внушали доверия. От этого к неловкости добавлялся еще и страх.
Такими же белоснежно — хрупкими казались и кресла, небрежно расставленные по большой почти пустой комнате.
Остальное убранство ее составляли полки из голубоватого, матового стекла, как гирлянды нанизанные на тонкие стальные нити, свисающие с потолка.
Конструкция тоже казалась шаткой, и удивительно было, как удерживает она на себе изрядное количество книг, какую-то электронную технику — то ли музыкальный центр, то ли что-то еще более хитрое и крутое, но тоже поблескивающее матовым серебром корпуса.
Еще замечаю я в этой белой комнате стол.
Очевидно за ним работает хозяйка, поскольку на столе — раскрыт портативный компьютер, разбросаны дискеты, бумаги и несколько ярких маркеров.
Но и стол, как все здесь, не очень похож на себя.