Шрифт:
Иногда в жизни происходят такие события,
в которые ты ни за что бы не поверил.
Но от этого они не становятся менее реальными.
Ту осень я запомнил на всю жизнь. И не только потому, что впервые почувствовал себя одиноким и ненужным, но и от того, что в мою жизнь вошло нечто удивительное, не поддающееся разумному объяснению, но изменившее меня навсегда. Тем не менее я всё же попробую рассказать, как и что произошло.
Меня зовут Адам. Адам Твин. Я живу в маленьком городе под названием Даун-Крик, который находится чуть севернее Сиэтла, в округе Крик штата Вашингтон.
Вы наверняка знаете такие вот сонные поселения, где ничто не в силах поломать
В таких городках, где численность населения зачастую не превышает пары тысяч, обычно все приходятся друг другу родственниками, друзьями или, в крайнем случае, друзьями друзей. Новые лица вливаются в ряды горожан крайне редко, но, благодаря царящей атмосфере дружелюбности и добрососедства, быстро становятся частью местного колорита и вскоре более не вспоминают, что когда-то жили в другом месте.
Однако главное отличие таких маленьких городов-колоний от других сотен американских поселений в том, что всем вокруг кажется, что в них никогда и ничего не происходит нового, и каждый день похож на другой.
Вот к таким городкам, которые некоторые невежды могли бы назвать пригородом (за что, несомненно, подверглись бы критике со стороны горожан), и относился Даун-Крик, пока там не произошли все эти невероятные события.
Осень 2002 года началась для меня уныло. Родители окончательно перестали обращать на меня внимание, и я был целыми днями предоставлен сам себе. До этого моим неизменным товарищем по проказам была моя близняшка Эва. Буквально недавно, летом, мы вместе гоняли на велосипедах, купались в речке, несмотря на строгий запрет взрослых, и катались на самодельных качелях, рискуя сломать себе шею.
Но с наступлением сентября мама с папой решили озаботиться подготовкой к поступлению сестры в колледж. Как по мне, уж сильно загодя, ведь до окончания школы оставалась ещё целая вечность. Тем не менее, Эву записали во все кружки, которые можно было отыскать в нашем захолустье. Также дважды в неделю она должна была посещать учительницу, призванную зачем-то обучать сестру заново писать. Не знаю, почему кале… кали… в общем, красивый почерк был так важен в представлении мамы. Эва ненавидела эти уроки и частенько сбегала с них вместе со мной. Впрочем, нагоняй получал всегда один я. Родители были уверены, что именно я плохо влияю на сестру и подбиваю её на "ужасное будущее без достойного образования".
Я не злился на маму с папой, потому что также, как и они, отчего-то считал, что будущее Эвы важнее моего. И на сестру не обижался, ведь я любил её так, как только можно любить своё отражение. Тем не менее в первый раз за почти двенадцать лет я особенно остро почувствовал своё одиночество. Раньше я просто не задумывался об этом, ведь мы всегда были вместе – и до рождения, и после.
Теперь же я бродил после школы по нашим любимым местам, вспоминая, как весело нам было. Сидел на берегу реки, наблюдая как редкие листочки дуба, сорванные с ветки осенним ветерком, падают на прозрачную гладь воды и неизбежно тонут, постепенно напитываясь влагой. Иногда я прогуливал уроки и почти весь день лежал на траве под густыми ветвями могучего дуба, росшего около реки, и пытался представить свою жизнь без сестры. Без её лучезарной улыбки, непослушной белокурой пряди, которую она постоянно заправляла за ухо, без добрых светло-голубых глаз, точь-в-точь как мои, светящихся пониманием и любовью. Иногда она обнимала себя хрупкими пальцами за предплечья, будто желая спрятаться в кокон, где её никто не сможет обидеть. В такие мгновения кровь закипала у меня в жилах, и я был готов на всё, лишь бы защитить её. Даже на убийство.
Ведь Эва была единственным человеком, который понимал и принимал меня таким, какой я есть. Она была частью меня.
Шестого октября, в воскресенье – эта дата крепко засела у меня в голове – я по привычке отправился к любимому месту наших детских игр – огромному дубу. Надо сказать, это было непростое дерево. Легенда Даун-Крика гласила, что дуб посадили первые европейские поселенцы этой части штата, пытаясь таким образом застолбить своё право на земли и показать местным дикарям превосходство белого человека. По версии же нашего городского сумасшедшего – дендролога мистера Оака – это было священное дерево племени суквомиши. Он утверждал, что дубу не меньше двухсот лет, а значит, его не могли посадить поселенцы, хотя бы потому, что пришли в эти места около ста пятидесяти лет назад. Жители Даун-Крика посмеивались над мистером Оаком и не верили в его гипотезы, а нам с Эвой эти рассказы очень нравились. Мы с удовольствием слушали их каждый раз при встрече с дендрологом в местном кафетерии.
Дерево действительно было исполинских размеров и поражало воображение каждый раз при взгляде на него. Особо примечательным было то, что несмотря на увеличение Даун-Крика как в размерах территории, так и населения с каждым нарождающимся горожанином, в радиусе двух миль вокруг дуба никто и никогда не селился. Город рос, развивался в соответствии с техническим и прочими прогрессами. Строились супермаркеты, банки и церкви, но никто не смел посягать на территорию старого побитого мхом гиганта. И во времена моего детства он уже стал неким краеугольным камнем, сердцем нашего тихого городка.
Всякий раз глядя на тёмные, будто покрытые струпьями, узловатые ветви дуба, в моём всё ещё детском мозге никак не укладывалось, что он мог быть свидетелем множества исторических для нашего штата событий. Однако я верил мистеру Оаку всем сердцем и часто пытался представить, как древние (для меня события двухсотлетней давности были не меньшей древностью, чем, например, динозавры) индейцы приносили дары к дубу и танцевали вокруг него священные обрядовые танцы. Лет пять назад я даже сходил в библиотеку и взял книгу о преданиях племени суквомиши, пытаясь в ней найти упоминания о дубе или историю его происхождения. Но книжка оказалась скучнее, чем рассказы дендролога, и я её вскоре забросил. Вспомнил лишь, когда миссис Брук – местная библиотекарша – позвонила маме и пожаловалась, что я не вернул ценный экземпляр. Ох, и попало мне тогда. Эва, как всегда, прикрыла мой промах и сказала взрослым, что это она попросила у меня книгу для школьного доклада и забыла об обещании собственноручно отнести её назад в библиотеку.
Единственным моментом во всей книге, заинтересовавшим меня, была сноска, напечатанная мелким шрифтом. В ней говорилось, что помимо поклонения духам воды и земли, племя почитало некое существо, имя которого в переводе с лушуцид звучало как "великий рыжий дух". Считалось, что оно жило в пещере под корнями великого древа, и, в отличие от других покровителей племени, ему приносились кровавые жертвы. К моему великому огорчению, ни описания этого существа, ни хотя бы уточнения, о каком животном идёт речь, в книге не было. Ровно как и указания, что великое древо – это наш дуб. Посовещавшись, мы с Эвой решили, что дерево определили верно, и нужно попытаться найти убежище рыжего божества. Естественно, нам даже в голову не пришёл вопрос: а стоит ли искать существо, которому приносились человеческие жертвы? Мы облазили весь дуб вдоль и поперёк, но, конечно же, ничего не нашли, кроме норы, в которой, возможно, когда-то жил небольшой зверёк, типа енота или лисицы. Разочаровавшись, я быстро забыл об этой истории и не вспоминал до этого дня.
Придя к реке, как обычно, я улёгся под тяжёлыми ветками начавшего желтеть исполина, чтобы обдумать сон, который видел накануне. С Эвой, которая, по-моему, ушла на урок танцев, я не успел обсудить сновидение. И поэтому, украв на кухне сэндвич с курицей, я пошёл сюда, в место, где мне всегда было спокойно. Погода стояла прекрасная. Небо казалось бездонным опрокинувшимся морем и поражало своей яркой синевой. Солнечные лучи ласково гладили моё лицо сквозь резную листву. Мне было хорошо, как никогда, несмотря на отсутствие рядом сестры. Я лежал, лениво размышляя о том, что мне снилось, и прикидывая, стоит ли вообще рассказывать кому-либо об этом. Потому что это не было радужным видением о розовых единорогах или калейдоскопом радостных воспоминаний. Нет, сон больше напоминал кошмарное дежавю, словно разномастные кадры из фильмов ужаса, которые я украдкой от родителей в детстве бегал смотреть к соседскому мальчишке Джеку, старше меня на добрых шесть лет.