Давай попробуем вместе
Шрифт:
Вдруг прямо надо мной раздалось глухое «бум-м» и треск загоревшегося брезента. Стало жарко. Воздух вокруг превращался в прогорклый сизый дым, Кашель душил, выворачивал наизнанку, а глаза, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. Это вернуло меня к ужасной действительности. Я не хотел изжариться под проклятой машиной! Я обернулся на Костика, но увидел только его острые коленки и большие, не по размеру, сапоги, торчавшие из-за колеса. Я не мог оставить его там. Мое сознание раскололось надвое: одна часть, гонимая животным инстинктом, изо всех сил протестовала этому безрассудству – Косте уже не поможешь. Вторая
И тут я увидел Кирилла. С ручным пулеметом наперевес, полуползком-полубегом он приближался ко мне. В глазах – холодный яростный блеск. Мое сердце готово было выскочить из груди от неожиданно свалившегося счастья. Я не один! Я показал ему на горящую машину и хотел сказать, что Костик убит и остался под ней, а я не стал его вытаскивать… Но не сумел произнести ни слова: горло свело судорогой, я заглатывал горькую пыль, чувствуя, как дергаются, кривятся губы и щеки, и никак не мог остановить этой нелепой мимики.
– Пригнись! – крикнул Кирилл, ударяя меня по затылку так, что снова я ткнулся лицом в колкую траву и крохотные острые камешки. – Возьми себя в руки, мать твою!
Он снова выругался забористо, многоэтажно. И как ни странно, это привело меня в состояние относительного равновесия. Я почувствовал, что могу постепенно двигаться и даже немного соображать.
– Те камни видишь? – Он указал стволом в поросшие редкой зеленью серые глыбы. – Щель между ними? Туда целься, понял? Давай! – И сунул мне в руки мой собственный автомат.
Я покорно кивнул. Получеловек-полузомби, я был готов выполнить любой приказ, лишь бы остаться в живых. Я хотел крикнуть, чтобы Кирилл не уползал, потому что боялся снова остаться один, но он уже растворился средь пыльных кустарников придорожной зеленки. За спиной что-то громко ухнуло. Я догадался: пушка на уцелевшей соседней «бэхе». Ну, слава богу, очухались! В показанной Кириллом щели и впрямь мерцала искорка огня. Вот тогда-то я впервые понял истинный смысл слова «мишень». Мне больше не нужен был мифический образ врага. Он материализовался в зазор меж отвратительными валунами, в тусклый каменный глаз, поразивший моего друга. И я стрелял в него. Тщательно. Прицельно. Как на учениях. У меня были самые высокие показатели…
И тут произошло то, что заставило меня прекратить огонь. Призраки материализовались в людей, одетых, как и мы, в камуфляжную форму. Они бежали к нам, строча из автоматов, что-то выкрикивая. Кто-то падал. Кислый дым горящего «Урала» делал меня невидимкой, и теперь уже я стал для них призраком. Я знал, что тоже должен стрелять. Потому что именно они, а не неведомые злые силы убили Костика, и не только его, и хотят уничтожить меня
«Давай!»
Я смотрел на них, я уже мог разглядеть их темные от южного солнца лица. Я видел сквозь закопченную траву перепачканный кровью лоб Костика, злобный оскал Кирилла.
«Давай, мать твою!»
Я призывал к себе спасительную ненависть, желая изо всех сил, чтобы мы стали одним целым: я, она и мой автомат, вытеснив впитавшееся с материнским молоком «Неубий»… И почему-то в последний момент, когда, зажмурившись, вдавил всего себя в курок, в положение «очередь», сквозь возобновленную дробь вспомнил начальные слова клятвы Гиппократа… Я вновь распахнул глаза и сквозь травяной частокол смотрел, как, запнувшись на бегу, ставшие мишенями люди падали в желтые цветы…
А потом я услыхал страшный грохот, и неведомая сила расколола на неравные части издевательски голубое небо, стремительно меняя его местами с обломками черной земли…
Едкий аммиачный запах ударил в нос. Я отшатнулся, закашлялся, замотал головой, разлепляя веки. Передо мной, как в замедленной съемке, проплывало лицо Кирилла в окружении закопченных цветов. Кирилл зачем-то показывал мне два пальца и спрашивал:
– Сколько пальцев?
– Десять, – сказал я, отталкивая его руку и пытаясь подняться.
Тупая ноющая боль моментально ударила в затылок, опоясывая виски и почему-то отдавая в правую голень.
Сдерживаясь, чтобы не застонать, я посмотрел вниз. Мой ботинок был разодран сбоку. И в этой прорехе нога – темно-красная от крови. В тот момент я все вспомнил: засада, стрельба, взрыв… Кость не задета. Это я смог понять даже с моими скудными медицинскими познаниями. В аптечке нашел спирт, промыл рану, перебинтовал. Прямо передо мной дымился почти догоревший остов опрокинутого на бок «Урала»…
Все пространство от дороги до смертоносной поросли и камней было вспахано воронками взрывов, усеяно телами и частями тел в окровавленных обрывках камуфляжей. Меж них прохаживались несколько наших из «старичков». Периодически они поднимали за руки и за ноги чье-то тело и тащили в хвост разбитой колонны. Кто-то, склонившись над очередным трупом, шарил по карманам. Кто-то собирал оружие. Алексей просто бродил, всматриваясь в лица погибших, словно кого-то искал и не находил. Меня вдруг замутило и вырвало похожей на земляную кашицу бурой желчью, остатками прогорклого дыма. Топая, пробежал Василий с криком:
– Отправляемся! Есть еще живой водитель?
– Есть… – хрипло отозвался мусоливший погасший окурок Денис и, ссутулившись, побрел в начало колонны.
Я подобрал разодранный башмак, вскарабкался в другой уцелевший «Урал». Следом забрался Гарик. Трясущимися руками он достал странную длинную сигарету, каких я прежде не видел, и, усевшись напротив, отрешенно глядя в никуда замутненным взглядом, жадно раскурил. Под брезентовым сводом стелился муторный сладковатый запах, напоминающий кремационные пары. Залез Огурец, впрямь зеленого цвета. На его поясе не осталось ни запасного «бэка», ни гранат. С неестественно спокойным лицом он произнес, обращаясь ни к кому конкретно: