Давай поженимся

Апдайк Джон

– А он когда-нибудь ходил к психиатру? – Ричард зацепил палочками кусочек водяного ореха и отправил в рот. Они сидели в китайском ресторане ярким июльским днем. Занавески на окнах были задернуты, отчего казалось, что за окном не полдень, а янтарный вечер.

– Он презирает психиатрию. Из себя выходит, стоит мне намекнуть, что у него со здоровьем не все в порядке. Когда я говорю, что не боюсь смерти, он называет меня духовно неполноценной. Говорит, я не боюсь, потому что лишена воображения. Под этим он, видимо, подразумевает, что у меня нет души.

Ричард, потягивая мартини – третий по счету, –

почесал костяшкой пальца нос.

– Вот уж никогда не думал, что этот малый до такой степени псих. Я бы попросту списал его как депрессивного маньяка, если бы не эти мысли о смерти, – тут уж пахнет психопатией. А на его работе это не отражается?

– Он говорит, что по-прежнему в состоянии работать, хотя у него уходит на это в два раза больше времени, чем раньше. Он ведь сейчас, главным образом, ходит по совещаниям да поставляет идеи, а осуществляют их другие. Он уже не рисует дома, а мне жаль. Даже в ту пору, когда все его работы возвращали нам по почте, приятно было видеть его за делом. Он всегда рисовал под радио – говорил, это помогает ему наносить краску.

– Но Эла Каппа [15] из него все-таки не вышло.

– Он никогда к этому и не стремился.

– Мне нравится твоя лояльность, – сказал Ричард: в тоне его звучала непоколебимая самовлюбленность – черта, характерная для обоих Матиасов.

У Руфи перехватило дыхание, и она уставилась в тарелку: она ведь была так далека от мысли, что совершает страшную ошибку.

– Лояльности тут маловато, – сказала она. – У меня сейчас такое чувство, будто мы с тобой проникли в его мозг и сделали его еще хуже. Он говорит – я отсутствую.

15

Эл Капп – американский карикатурист.

– Где отсутствуешь?

– Меня нет. Нигде. Нет с ним. Ну, ты понимаешь.

– То есть ты чувствуешь себя теперь моей, а не его?

Ей не хотелось показывать Ричарду, сколь неприятна ей эта мысль, да и сама терминология. Она сказала:

– Я не уверена, что я вообще чья-либо. Возможно, в этом моя беда.

Крупинка риса прилипла к его нижней губе, точно окурок.

– Попытайся объяснить, – сказал он, – что это за ерунда насчет твоего отсутствия. Ты хочешь сказать – в постели?

– Я стала лучше в постели. Благодаря тебе. Но, похоже, это не имеет для него значения. Прошлой ночью, после всего, он разбудил меня около трех и спросил, почему я его не люблю. Оказалось, он бродил по дому, читал Библию и смотрел всякие страсти по телевидению. У него бывают такие приступы, когда ему трудно дышать лежа. У тебя рисинка на губе.

Он смахнул ее нарочито подчеркнутым жестом, показавшимся Руфи комичным.

– И давно у него эти неприятности с дыханием? – спросил он.

– Это появилось еще до того, как у нас с тобой началось. Но лучше ему не стало. Я почему-то думала, что станет. Не спрашивай – почему.

– Так. Значит, я спал с тобой, чтобы избавить Джерри от астмы. – Саркастический смех у Ричарда звучал не очень убедительно.

– Не передергивай, пожалуйста.

– Я и не передергиваю. Ведь совершенно ясно,

на что ты намекаешь. Ты намекаешь, что я для тебя – эдакий козел отпущения. Не извиняйся. Все эти годы я был козлом отпущения для Салли. Что ж, теперь могу сыграть эту роль и для тебя.

Он молил ее сказать, что она его любит. А она не могла заставить себя произнести эти слова. Она всегда знала, что у них с Ричардом нет будущего, но только сейчас поняла, сколь кратковременно их настоящее. Его голова в янтарном свете казалась огромной – неестественная, непропорциональная голова, надетая поверх настоящей, из которой глухо, словно из бочки, вылетали слова.

– Надоело мне все, – сказала вдруг она. – Не создана я для романов. Все лето у меня были нелады с желудком, и я чувствую себя ужасно подавленной после наших встреч. А он мою ложь даже и не слушает. Я все думаю: если бы он знал, развелся бы он со мной?

Ричард резко, со стуком опустил палочки на пустую тарелку.

– Никогда, – сказал он. – Он никогда не разведется с тобой – ты ведь для него как мать. А человек, черт возьми, не разводится со своей матерью. – В его словах была такая безнадежность, что ей захотелось плакать; должно быть, он почувствовал это, ибо голос его зазвучал мягче.

– Как жратва – понравилась? Похоже, чоу-мейн был консервированный.

– Мне все показалось вкусным, – решительно заявила Руфь.

Он накрыл ее руку ладонью. Ее поразила схожесть их рук: его рука была слишком для него маленькая, а у нее – слишком для нее большая.

– Ты очень выносливая, – сказал он. Это прозвучало и как комплимент, и как прощание.

Окончательно она порвала с ним в сентябре, Джерри напугал ее, услышав часть их телефонного разговора. Она думала, что он подметает задний двор. А он неожиданно появился из кухни и спросил:

– Это кто, звонил? Ее охватила паника.

– Да так, ерунда. Одна женщина из воскресной школы спрашивала, собираемся ли мы записывать Джоанну и Чарли.

– Слишком они там стали деятельны и назойливы. Что ты сказала?

– Я сказала – конечно, собираемся.

– Но я слышал, ты сказала – нет.

А Ричард спрашивал, не согласится ли она пообедать с ним на будущей неделе.

– Она спросила, собираемся ли мы водить и Джоффри.

– Конечно, нет, – сказал Джерри, – ему ведь еще нет и трех. – И, сев за стол, принялся листать субботнюю газету. Он всегда открывал ее на странице с комиксами, словно надеясь найти там себя. – Почему-то, – сказал он, не глядя на нее, – я тебе не верю.

– Но почему же? Что ты такое услышал?

– Ничего. Все дело в твоей интонации.

– Вот как? А какая же у меня была интонация? – Ей хотелось хихикнуть.

Он смотрел куда-то в пространство, словно решал некую эстетическую проблему. Он выглядел усталым, юным и тощим. Волосы у него были слишком коротко пострижены.

– Не такая, как всегда, – сказал он. – Более теплая. Это был голос женщины.

– Но ведь я и есть женщина.

– Когда ты говоришь со мной, – сказал он, – голос у тебя совсем девчоночий.

Она хмыкнула и стала ждать следующего, более сильного удара. А он снова углубился в изучение страницы с комиксами. Ей захотелось обнять этого слепца.