Давайте краснеть!
Шрифт:
Тут уже все, бороться бессмысленно: против народа не попрешь. Но меня всегда поражала, мягко говоря, смелость этих деятелей: встречаясь с народом только в банях, вещать от его имени.
Вот и покидали сатиру донкихоты, уставшие от борьбы с мельницами.
— Не могу рассмешить двенадцать инстанций, — оправдывался известный режиссер-комедиограф, отряхиваясь от жанра.
Я уже когда-то писал, что даже Салтыковы-Щедрины в последние годы переквалифицировались: Салтыковы сейчас снимают фильмы, а Щедрины пишут музыку. Нет, конечно, сатира у нас была, и даже острая, как безопасная бритва. И наши комедии с каждым годом становились острее тех, которые будут. Но, честно говоря,
И вот настал день. С самой высокой трибуны прозвучал призыв к полной откровенности, к самой разоблачительной сатире. И тут вдруг выяснилось, что мы к этому не готовы. Все годы мечтали о таком времени, жаловались, что руки связаны, что не можем во весь голос гаркнуть… И вот разрешили, попросили, призвали. А «гарка» пока не получается. Уж очень те редакторы над нами поработали: мозги вправляли, шоры ставили, к каждой парадоксальной мысли тормоза приклепали. Но самое смешное, что на призыв быть смелыми первыми откликнулись именно они, наши шлагбаумы, восприняв это и как приказ, и как реальную возможность продлить свое пребывание в должностях. Они кипят и негодуют по поводу зажимщиков критики, они прыгают с ноги на ногу от нетерпения, так им хочется скорей разоблачать и искоренять. И тот, кто еще вчера даже в слове «некрасивый» вычеркивал частицу «не», сегодня исступленно требует самых острых проблем. Правда, он еще сам не знает каких, но требует.
А мы отвыкли говорить жесткую правду, хотя это — наш долг, наша профессия. Надо учиться, просто необходимо. Иначе и мы вольемся в большую армию непрофессионалов, которая нас незаметно окружила. Их много лет штамповали трафаретами анкет: «Не был… Не участвовал… Не привлекался…» Но ведь этого мало! Что он «не» — всем ясно. А что же он «да»?! Вот и взяло время нас за грудки и категорически потребовало опустить высокий уровень нашего непрофессионализма!
Долой нудных пропагандистов, засыпающих во время собственных лекций! Долой пассивных молодежных вожаков, настолько ленивых, что они размножаются зеванием — на большее не хватает инициативы!
Пора ликвидировать комитеты по неудобствам, которые есть в каждом уважающем только себя учреждении!
Хватит кормить рыб нефтью!
Хватит тратить энергию на доказательства нашего обязательного во всем приоритета, даже первого места в мире по отлову комаров на душу населения!
Давайте краснеть за каждую глупость, за каждую фикцию, за каждую халтуру. Нас с детства учили громко и дружно восклицать: «Нам хорошо! Нам весело! Нам прекрасно!» А теперь давайте научимся так же громко и дружно произносить: «Нам стыдно!» И если всем нам действительно станет стыдно за наши непрофессионализм и показуху, то мы упремся, мы напряжемся, мы направим все силы на то, чтобы поскорее избавиться от этих причин, вызывающих чувство стыда за самих себя!
НА ВКУС И ЦВЕТ…
Я всегда выглядел очень импозантно: моложавый, спортивный, в белой сорочке. Непременно при галстуке и в пиджаке, желательно темном, в любую жару, даже на пляже — такая одежда придает солидность и основательность… Где служил? Везде, куда посылали: в науке, культуре, на производстве. При чем тут знание профессии? Меня же не работать посылали, а руководить! Где сейчас?.. Снова в науке, хотя, честно говоря, ученых всегда недолюбливал — все в очках, все какие-то чокнутые, все что-то
Вот я сейчас институтом радуговедения руковожу. Помню, как пришел, так сразу все безобразия и вскрыл. К примеру, смотрю — все красителей требуют. А где я их возьму? Если б в обиходе берегли, а то все цвета разбазарили: «Мне идет голубой цвет», «А мне розовый». И так каждый сам себе цвет выбирает. А по какому праву? Цвет не твой! Цвет — государственный! Какой выделим — такой и носи! А то, вы заметили, даже волосы — и те разные: один — блондин, другой — брюнет, третий — шатен, просто в глазах рябит. Что я предложил? Чтобы все одного цвета были, рыжие, например. Все подряд. Студенты — рыжие, доценты — рыжие, физорги — рыжие, профорги — рыжие… Тогда и профсоюз будет называться: «Союз рыжих». И производство выиграет. Поручат кому-нибудь невыгодную работу, он по привычке скажет: «Что я, рыжий?» — а ему в ответ: «Да, рыжий!» И все! И не отвертится!
А еще лучше, чтоб все — серого цвета. Серое всегда верней. Вот мы как-то сказки редактировали — все серое на первый план: серый волк, серенький козлик… И никаких красных шапочек — к серости надо приучать с детства! У нас в институте я запретил даже произносить такие слова, как «красота», «прекрасный», «краснеть»… Лично я уже давно не краснею. И ничего, как видите — руковожу!
Вообще меня в этот институт очень вовремя направили. Они тут черт знает чем занимались. Один, например, какие-то подозрительные краски изучал: охра, сурик, сиена жженая… Похоже на «геенна огненная»… Только я его отстранил, узнаю: другой полутона изучает. Ну, я ему за полутона — полузарплату. И предупредил:
— Если не прекратите — вам придется покинуть институт.
— С радостью, — отвечает. — Тут после вашего прихода ни одного цвета радуги не осталось. Вы всем устроили желтую жизнь. Тоска зеленая!..
— Значит, два цвета все-таки остались. Спасибо за сигнал, — говорю, — и их ликвидируем.
Пошел дальше по институту. Вхожу в лабораторию. Смотрю: умник какой-то сидит, что-то изучает.
— Что делаете? — спрашиваю.
— Спектральный анализ, — отвечает.
Ну, думаю, это ничего. Там сотрудник есть Спектор — значит, его анализ изучает. Потом вдруг узнаю, что он втихую новый цвет выводит. Представляете?.. Только я со старым разделался, а тут новый. Ну, я, конечно, его выгнал. Мне говорят: «Как вы могли? Ведь это же светлая личность!» А мне наплевать, что светлая. Мне его вместо лампочки не вешать. Взял другого, потемней.
— Что такое радуга, представляете?
— Представляю, — говорит, — когда-то коромысла гнул.
Какое образное мышление!
— Сидите, — говорю, — и подбирайте палитру.
Сидит, колдует. А я спокоен: этот никаких суриков, никаких полутонов не выдумает. И вдруг узнаю: новенький из радуги самогон гонит. Из каждого цвета — свой сорт. Семь сортов. И название каждому придумал: «Красногон», «Желтогон», «Синюха», «Зеленуха»… Какой острый ум!.. Прихожу и так строго спрашиваю:
— Что делаете?
— Палитру, — отвечает. — В день по литру, могу — по два.
Вижу, сметка у него есть. Да и народ к нему потянулся. Особенно в обеденный перерыв: кто с вопросом, кто с советом, а кто просто со стаканом. Пусть, думаю, дальше инициативу проявляет. Прошла пара дней — он всех лаборантов на группы разбил и выдал по радуге. Каждая радуга — на троих. Сидят и гонят. План гонят — прогрессивка идет. Словом, наладил он производство: подсобное хозяйство завел, отходы от радуги свиньям скармливает. Хозяин!.. Не то что до него один был> солнечных зайчиков хотел вывести. Не кроликов, не уток — а зайчиков.