Давно хотела тебе сказать (сборник)
Шрифт:
– Он наверняка вам обрадуется, – сказал доктор Пиблс. – При такой кочевой жизни, как у него, трудно обзавестись друзьями: сегодня здесь, завтра там.
– Долгонько вы с ним помолвлены, – обронила Лоретта Берд.
Элис Келлинг пропустила это мимо ушей.
– Я хотела остановиться в гостинице, но тут, к счастью, нашелся человек, готовый показать дорогу, и я не успела снять номер. Скажите, я могу от вас туда позвонить?
– А зачем? – сказал доктор Пиблс. – Глупо селиться в гостинице за пять миль. Тем более раз вы уже здесь. Отсюда до вашего жениха рукой подать, только дорогу перейти. Оставайтесь у нас. Чего-чего, а места хватает. Посмотрите, какой домина!
Без раздумий
Под вечер Крис пришел за водой, как и говорил доктор Пиблс. Должно быть, он еще издали узнал машину и заготовил улыбку.
– Как видишь, я все гоняюсь за тобой, пытаюсь угадать, что еще ты придумаешь! – крикнула Элис Келлинг.
Она поднялась и пошла ему навстречу, и они у нас на глазах наскоро поцеловались.
– Будешь за мной гоняться – разоришься на бензине, – пошутил Крис.
Доктор Пиблс пригласил Криса поужинать с нами, тем более он уже выставил объявление: «Полеты возобновятся в 19.00». Миссис Пиблс, несмотря на мошкару, пожелала ужинать на свежем воздухе. Деревенским никогда не понять это странное желание – есть на улице. Я заранее приготовила картофельный салат, а она – салат-желе, единственное, что она умела делать, – и нужно было только вынести все на стол во дворе и еще подать холодное мясо, огурцы и зелень. Лоретта Берд какое-то время крутилась во дворе, приговаривая: «Ну, ладно, пора мне домой, кормить моих горлопанов», «До чего же хорошо тут у вас сидеть, прямо уходить не хочется», но ее к ужину никто не пригласил, слава богу, и пришлось ей отбыть восвояси.
Когда вечерние полеты закончились, Элис Келлинг с Крисом куда-то поехали на ее машине. Я не могла уснуть, пока они не вернулись. Наконец по потолку скользнул свет от фар. Я встала с кровати, подошла к окну и посмотрела вниз сквозь щелки в жалюзи. Уж не знаю, что я ожидала увидеть. Раньше мы с Мюриэл Лоу часто ночевали на веранде и следили, как ее сестра на ночь глядя прощается со своим парнем. После этого нам долго бывало не до сна, хотелось, чтобы кто-нибудь нас тоже целовал, и обнимал, и прижимался крепко-крепко. И еще мы воображали разное. Например, ты с парнем в лодке посреди озера, и он тебя пугает: мол, не отвезу на берег, пока не согласишься. Или завел тебя в сарай и запер дверь на засов – хочешь не хочешь придется уступить, деваться некуда, и никто не сможет тебя обвинить. Мюриэл сказала, что ее двоюродные сестры выдумали игру с рулоном туалетной бумаги, как будто одна из них парень. Только мы ничего такого не выдумывали, просто лежали и рисовали себе всякие картинки.
Но ничего интересного я не увидела. Крис вылез из машины с одной стороны, она с другой, и каждый пошел своей дорогой: он к ярмарочному полю, она к нашему дому. Я легла в постель и стала фантазировать, как бы я сама с ним прощалась. Уж точно не так!
На следующее утро Элис Келлинг встала поздно, и я приготовила ей грейпфрут, как меня научили, а миссис Пиблс подсела пообщаться и выпить еще чашечку кофе. Миссис Пиблс вроде бы повеселела, оттого что у нее появилась компания. Элис Келлинг сказала, что не иначе как весь день придется провести, наблюдая взлеты и посадки, а миссис Пиблс сказала, что не знает, удобно ли это предлагать, поскольку машина не ее, а Элис Келлинг, но до озера всего двадцать пять миль, а погода отличная, как будто специально для пикника.
Элис Келлинг сразу ухватилась за эту мысль, и к одиннадцати они уже сидели в машине, вместе с Джои и Хизер и корзинкой с бутербродами, которую я собрала. Только Крис еще не успел приземлиться, а она хотела дать ему знать, что они поехали на озеро.
– Эди сходит к нему и передаст, – пообещала миссис Пиблс. – Не беспокойтесь.
Элис Келлинг слегка поморщилась и согласилась.
– Только не забудь сказать, что мы вернемся к пяти!
Я подумала, что никакой срочности нет, можно не торопиться, и еще представила, чем он там питается один, что готовит на своем примусе, и решила поскорее переделать все дела и заодно испечь ему пирог. Замесила песочное тесто, поставила пирог в духовку, а пока он пекся, закончила работу по дому. Потом дала пирогу немного остыть и завернула его в чайное полотенце. Прихорашиваться я не стала, просто сняла передник и причесалась. Я бы с удовольствием подкрасилась, но побоялась, что он сразу вспомнит, в каком виде он меня застал первый раз, и я опять сгорю со стыда.
Он успел приземлиться и повесил на ворота новую табличку: «Вечерние полеты отменяются. Пилот приносит извинения». Я забеспокоилась, уж не заболел ли он. Перед палаткой я его не увидела, брезентовая пола на входе была опущена. Я постучала по металлической опоре.
– Входите, – отозвался он таким голосом, каким обычно говорят: «Прошу не беспокоить».
Я заглянула внутрь.
– А, это ты. Прости, я тебя не ждал.
Он сидел на краю кровати, вернее раскладушки, и курил. Почему, спрашивается, не выйти покурить на свежем воздухе?
– Я принесла пирог. Надеюсь, вы не заболели? – начала я.
– Заболел? С чего ты взяла? А, понятно… объявление. Нет, все в порядке. Просто устал от разговоров. К тебе это не относится. Присядь. – Он приподнял полу и закрепил наверху. – Пускай немного проветрится.
Я села на краешек кровати – больше некуда было. Тут я вспомнила, зачем пришла, и передала ему поручение от невесты.
Он отрезал себе кусок пирога, съел и похвалил:
– Вкусно.
– Если останется, приберите, доедите попозже.
– Скажу тебе кое-что по секрету. Я тут надолго не задержусь.
– Вы женитесь?
– Ха-ха. Когда, говоришь, они вернутся?
– В пять.
– Ну, к этому времени меня уже здесь не будет. Автомобилю за самолетом не угнаться. – Он развернул пирог и съел еще кусочек, думая о чем-то своем.
– Теперь вам пить захочется.
– В ведре есть вода.
– Наверно, теплая. Нагрелась за день. Хотите, я сбегаю принесу свежей? Могу и льда принести из холодильника.
– Постой, – сказал он. – Не надо никуда уходить. Я хочу без спешки с тобой попрощаться.
Он осторожно отставил в сторонку пирог и сел рядом и начал легонько меня целовать, так ласково, что я до сих пор запрещаю себе об этом думать: такое нежное выражение было у него на лице, такие мягкие, теплые губы, – он целовал меня в глаза, в шею, в уши, во все места, и я в ответ его целовала, уж как умела (до него я целовалась только с одним мальчишкой, на спор, и проверяла, как получается, на собственной руке). И потом мы с ним лежали на раскладушке, прижавшись друг к другу, просто нежно прижавшись, и он себе позволил чуть больше – ничего плохого, то есть не в плохом смысле. В палатке было чудесно, пахло травой и брезентом, который нагрелся на солнце, и он сказал: «Я бы ни за что на свете тебя не обидел».