Давно закончилась осада…
Шрифт:
Путь от стоянки в Артбухте до мыса Херсонес тендер «Котёнок» одолел за час с небольшим. Прошли за левым бортом знакомые древние берега с недостроенным Владимирским собором. Где-то там, недалеко от собора была могила отца Андрея с маленьким деревянным крестом… Уплыла назад чуть приметная скала у входа в Синекаменную бухту. Вслед за ней уплыли маяки у Камышовой и Казачьей бухт. Стал виден Херсонесский маяк. Ветер был все такой же ровный, но слегка зашел к норду.
Маркелыч не пошел близко к мысу, взял мористее. И лишь когда маяк оказался на зюйд-осте,
— Ну, братцы, пора! Уваливай… Поворот фордевинд!
Бушприт быстро побежал к зюйду. Солнце весело ударило навстречу. Ветер зашел в корму, потом перевалил на левый галс. Маркелыч и два матроса, работая на гика-шкоте и завал-талях, перетянули парусиновую громаду грота на другой борт. Бревно гика тяжело прошло над головами, заскрипели на мачте деревянные кольца-сегарсы, парус гулко ударил о правые ванты. Тендер сразу увеличил ход. Еще бы! Сейчас был полный бакштаг — лучший относительно ветра курс для парусного судна.
Город, видимый теперь с левого борта, быстро уходил за мыс. Белый, освещенный солнцем, с ярусами улиц на холмах, он отсюда, издалека, вовсе не казался разрушенным. Прекрасный приморский город, где на бульварах и площадях множество жизнерадостных людей… Когда-нибудь он обязательно будет таким. Давно закончилась осада, а новые войны и беды городу пока не грозили.
— До свиданья, Севастополь, — не сдержал легкой грусти Коля.
Оказавшийся рядом Маркелыч вздохнул:
— Эх, нет у меня больше ни одной кегорны. А то бы отсалютовали нашему городу… Миша, голубчик, приспусти-ка и подыми снова флаг!
Матрос Миша исполнил команду. Флаг у задней шкаторины грота скользнул на сажень вниз и снова ушел к ноку гафеля. Весело затрепыхал.
Это был не просто российский флаг, а с короной и почтовым рожком на верхней, белой полосе. Флаг РОПИТа. Маркелыч добился его, подрядившись в правлении Общества доставлять для доков кое-какие грузы. Флаг Общества давал всякие преимущества при стоянках в черноморских гаванях. Кроме того, Маркелыч сговорился уже, что к зиме поставит «Котёнка» для ремонта на РОПИТовские стапеля…
Коля, Женя, Фрол и Федюня поглядывали на флаг с гордостью. Как-никак, они имели отношение к РОПИТу — учились в его ремесленной школе.
Правда ученики Лазунов и Славутский со школой уже расстались. В Ялте попечением графа Мордвинова открывалась мужская прогимназия, и на семейном совете Славутских решено было, что Жене там самое место. На испытаниях определят, в какой класс ему можно пойти — во второй или третий. А жить он будет у тетушки Дарьи Алексеевны, отцовской сестры…
Когда все это определилось окончательно, Женя загрустил. И наконец сказал Коле:
— Там ведь и четвертый класс есть. А из него можно в пятый гимназический, гимназию там тоже скоро откроют… И море там такое же, как здесь… А?.. У тети Даши дом большой, у нас была бы своя комната…
И Коля, до той поры думавший, что врос в Севастополь окончательно, заметался в душе.
Жаль город, но он ведь будет неподалеку. Дорога занимает лишь несколько часов. Да и Маркелыч на «Котенке» не раз появится в Ялте, может доставить в Севастополь соскучившихся мальчишек.
Жаль друзей-приятелей, но Женька-то
А Саша?.. Но были слухи, что откроют в Ялте и женскую прогимназию. Если не в том, то в следующем году. Тё-Таня убедила уже Лизавету Марковну, что Саше учиться надо непременно, и обещала помочь в подготовке…
Потом были еще всякие обсуждения, хлопоты по передаче документов в Ялту, разговор с Дарьей Алексеевной, которая приезжала в Севастополь. Женькина тетушка была совсем не похожа на брата, Кондратия Алексеевича. Грузная, громкоголосая и энергичная, она с энтузиазмом поддержала все планы. Заявила, что к обоим гимназистам будет относиться, как к родным племянникам, а ежели что не так, то и попадать будет обоим одинаково. При этом она погрозила толстым веснушчатым пальцем. Женя и Коля одинаково хихикнули. Известно было, что нет добродушнее существа, нежели эта грозная с виду тетя…
Татьяна Фаддеевна старательно скрывала грусть близкого расставания. На этот раз грусти у нее замечалось больше, чем перед Колиным поступлением в корпус. И это несмотря на недавнюю свадьбу. Кстати, венчание было очень скромным и малолюдным, и после него ничего не изменилось. Пристройка к дому не была еще готова, супруги Орешниковы по прежнему жили порознь и главные силы отдавали не семейной жизни, а обустройству городской больницы. Борис Петрович все-таки выхлопотал у городских властей кое-какие деньги и домик, в котором решено было разместить двадцать коек для мужчин и пять для женщин. Это немного даже для нынешнего малолюдства, но все-таки…
Колю доктор Орешников излишне чинно спросил:
— Николай, я надеюсь, причиной вашего решения стало не наше с Татьяной Фаддеевной бракосочетание? Вы, насколько я знаю, не были против?
— Да что вы, Борис Петрович! Просто надоело быть экстерном, надо же когда-то учиться как все… Ну и Женька… Да к тому же, летом и в зимние каникулы я все равно буду здесь!
И вот теперь они плыли в Ялту окончательно. Татьяна Фаддеевна, чтобы проследить за обустройством Коли, тоже уехала туда, но сухопутной дорогой. После плавания на «Андрее Первозванном» ей при одной мысли о морском путешествии становилось дурно. А Коля и Женя в сопровождении друзей-приятелей совершали свой первый в жизни парусный рейс. И, скорее всего, последний в это лето.
Что поделаешь, все в жизни кончается, и это лето тоже бежало к концу. И, возможно, кончалась история дружной компании — той, что сложилась прошлой зимой в Боцманском погребке.
Будет, конечно, еще теплый сентябрь. И в октябре тоже будут еще зеленеть деревья и цвести палисадники. Да и позже, говорят, случаются совсем летние дни. Но эта — пусть даже теплая пора — будет уже иной. С иными заботами и тревогами, с иными радостями.
К вечеру «Котёнок» придет в Ялту. Завтра Маркелыч возьмет в ялтинских пакгаузах попутный груз, а на следующий день отправится в обратный рейс. Коля и Женя помашут с пирса друзьям, и это будет, конечно, грустно. Может быть, даже слеза набежит. Но… это будет еще не сегодня. А сейчас была звонкая радость парусного плавания. И летело навстречу высокое солнце. Взглянешь сквозь ресницы — и оно похоже на рыжего всадника-мальчишку.