Дай лапу
Шрифт:
— Тихо, бабуня. Понял. Не озоруй. И не гляди, как змея из-за пазухи.
— Я тебе погляжу сейчас! Я тебе погляжу!
— Чужой я. Нездешний. Доходчиво объясняю? Проездом, случайно — вот, смотри, каска, шлем.
Она замахнулась тряпкой.
— Глаза бы вас, чертей, не видали!
Андрей отскочил как ошпаренный.
— Всё, бабуль, всё. Меня здесь не было. Поняла?
8
В местном маленьком магазине краснощекая продавщица, уложив на прилавок груди, распирающие ее белый халат, судачила
— Небось из Жигалова кто.
— Да ну.
— Двоих разом.
— А ты сама-то видела?
— На страсть такую глядеть.
— И я. Нюрка бегала, а я не могу. Померла бы от страха.
— Маня Вострикова рассказывает, одному полбашки отсекли. А второму грудь проломили.
— Молоденькие совсем.
— Ох, бабоньки, что на свете творится…
— И не говори. Раньше такого не было.
Андрей потоптался у прилавка, послушал и незаметно вышел.
9
По утоптанной дорожке, надвое перерезающей поле, он зашагал в сторону озера, к лесу, где толпились зеваки и стоял милицейский уазик.
На ходу снял куртку, скатал и засунул под ремень. Каску положил между картофельных грядок и приметил место — яркая, чего маячить. Чем ближе подходил, тем сильнее волновался. Вроде не трус, а страх до костей пробирает. Лезет под рубаху, ничем не выгонишь. И ноги как будто идти не хотят.
Поле по дуге окружал подростковый лесок. Левее, как на взгорок поднялся, увидел озеро — небольшое, уютное, как бы к лесу ластится. Берега утоптанные, сходы к воде широкие. Общипанные редкие кустики. Живое, значит, купаются. «Скорая» на дороге. А милиция — на той стороне, в ложбинке, где трава не повяла. Метрах в сорока — голоса приглушенные, бригада следственная, фотографируют. А правее, в болотце, что за ложбинкой, обхватив деревья, пристроились на кочках пацаны деревенские, женщины в колпаках и фартуках, похоже, поварихи или официантки из соседнего дома отдыха, и прочий люд — поглазеть. Возле милицейской машины, видимо, следователь, разговаривает с каким-то мужиком с длинной, до середины груди, окладистой бородой, похожим на монаха. В сером длиннополом плаще и зеленой шляпе он странно выглядел на фоне собравшихся. «Псих какой-нибудь, — подумал Андрей. Наверно, сторож или истопник».
— Эй, шкет! — из-за дерева, чтобы не привлекать внимания, Андрей окликнул и пальчиком приманил к себе деревенского паренька, из кустиков наблюдавшего за происходящим.
— Не знаешь, чего тут?
— Убийство, — прошептал паренек. — Двух сразу.
— Женщин?
— Не. Городских, дачников.
— Пенсионеров, что ли?
— Не. Старики летом ездили. И то редко. А как лето кончилось, эти стали. Они с позапрошлого года у Матрены дом откупили, перестроили, ну и ездили. Молодые еще. Один — сын. Может, по двадцать лет только. Или по девятнадцать. Максим, а другой Славка. Мы у них музыку через забор слушали.
— И как тебе записи?
— Класс.
«Малый, — подумал Андрей, — тупой и крепкий, как лозунг».
— Пойдем, — предложил пареньку, — поближе посмотрим.
— Не, — замотал тот нечесаной головой.
— Пойдем. Чего ты?
— Что я, совсем, что ли?
— Покойники, они смирные.
— Вот сам и иди.
— А где третий? — спросил Андрей.
— Чего? — не понял парнишка.
— Мне старуха в магазине сказала. Трое их было. На джипе.
— Слушай их больше. Брехня. Машина, точно, стояла.
— Светлая?
— Белая, а по бокам грязная. Нет. Двое их. Может, и третий был, но я не видел. Мы на великах гоняли. В субботу и воскресенье.
— Подсматривать — нехорошо.
— Больно надо. У них музыка хорошая.
— А машина? Давно уехала?
— Она разве… уехала?
— Не заметил?
— Мы на карьер купаться ездили.
— А когда их угробили-то? Сегодня?
— Точно не знаю. Недавно. Вчера мы тут проезжали. Темнело уже. Сторож с собакой гулял, и больше никого. Этих убитых тогда еще не было.
— Ладно, дай пять, — сказал Андрей. — Дрожи дальше.
Он пожал его потную вялую кисть. И отошел.
Точно — они. Штаны Максима, клетчатые. Он часто в них ходил. Голова то ли есть, то ли нет, непонятно. Колеса мешают, люди. Далековато. А может, в выемке так лежит. У Славки колено голое. Лицо, голова — всё под коркой кровяной, и трава вокруг грязная, бурая.
Подкрался поближе, но милиционер заметил и отогнал.
— Нельзя. Уходите.
— Вот сволочи, — ругнулся Андрей. — Кто их?
— Проходи, парень. Нельзя. Уходи отсюда.
— А кто их? Нашли?
— Я кому сказал?
— Ухожу, ухожу.
Пухлая сизая туча, нависая над озером, угрожала дождем.
Небо меркло.
10
В сыром полуподвальном помещении, приспособленном для занятий атлетической гимнастикой, не выветривался запах плесени и пота.
Ребята взмыленные.
Севка жал с груди, лежа; по блинам — килограммов семьдесят. Иван качал на тренажере спину.
— Обожди, — сказал он, заметив в дверях Андрея.
— Работай, работай.
Яшка сидел в углу на своей тележке и с пола заваливал на обрубки пудовую гирю.
Андрей поставил рядом с ним коробку с курткой. Потрепал за кудри.
— Тебе. От всех нас. С годовщиной.
Яшка смутился.
— Спа… па… сибо, — когда волновался, он сильно заикался. — Раз… разз… денешься?
— В душ с вами схожу. Не отвлекайся.
Обошел зал, посмотрел, как работают другие. Поздоровался за руку с тренером.
— Сачкуем?
— Дела, Олег Матвеич.
— Дела у прокурора, Андрей. Если для тебя что-то важнее — прощай.
— Крутой у вас характер, Олег Матвеич.
— Только так.
— Сам не уйду ни за что. Пока не прогоните, помозолю вам глаза.
— Канителиться не в моих правилах. Даже с тобой.
— Знаю, Олег Матвеич. Вы уже говорили.
Андрей разделся и в душевой занял дальний отсек.
— Здорово, командир! — Севка влетел первым. — Где пропадал? Мы тебе целый день названивали.