Дай умереть другим
Шрифт:
– Улица Терешковой, 97, – негромко произнесла собеседница, совершенно не двигая губами. – Квартира 43.
– Огромное спасибо. – Громов достал из кармана пачку сигарет и, повертев ее в пальцах, сунул обратно. Отметив, что на лице брюнетки появилось кислое выражение, он перегнулся через стойку и шепнул: – Обещаю, что ваш начальник службы безопасности ничего не узнает о нашем разговоре. Главное, чтобы вы сами случайно не проболтались про свое должностное преступление. Я имею в виду получение взятки. – Он красноречиво потер палец о палец.
Девица вздрогнула
Громов просто предостерег ее от неверного шага, но вместо благодарности заслужил полный ненависти взгляд. Обычное дело. Когда людям чего-нибудь не додаешь, они ведут себя так, будто их обобрали.
3
Улица Терешковой представляла собой хаотичное нагромождение девятиэтажных коробок, развернутых друг к другу под самыми неожиданными углами. Маленький ребенок, играющий в кубики, и тот не допустил бы такого вопиющего беспорядка. Заплутать здесь было так же легко, как вляпаться в грязь, а грязи хватало с избытком. Казалось, этому бурому месиву не будет ни края, ни конца. Его чавканье звучало омерзительно.
Дом № 97 походил на фрагмент Великой китайской стены, облицованной рыжим кафелем. Архитектору не хватило фантазии снабдить свое детище проходными арками, поэтому Громову, опрометчиво выбравшемуся из машины, пришлось огибать здание пешком. Бросив взгляд на часы, он отметил, что до телефонных переговоров с похитителями осталось около двенадцати часов, и ускорил шаг.
В подъезде воняло то ли прокисшим борщом, то ли свежей помойкой. Взбежав на второй этаж, Громов подошел к двери сорок третьей квартиры и тронул кнопку звонка. Никакой реакции, хотя грохочущая за дверью музыка свидетельствовала о том, что дома кто-то есть и этот кто-то предпочитает всем видам искусства рэп.
«Нам мешают жить, нам мешают спать, нам ломают кайф, только нам насрать…»
Этот словесный понос мог продолжаться до бесконечности, если вовремя не остановить рэперскую шарманку. Громов отступил назад и обернулся.
Электросчетчики всех четырех квартир, выходящих на лестничную площадку, скрывались в нише за металлической дверцей, оснащенной навесным замком. Вооружившись перочинным ножом, Громов вытащил подходящее лезвие, похожее на расплющенный тигровый коготь. В умелых руках оно запросто заменяло ключ.
«Нас калечат и лечат, – горланили за дверью, – нас учат умирать, но мы здесь, мы есть, и…»
«И вам опять насрать?» – мысленно предположил Громов, размыкая поддавшуюся дужку.
«…мы умеем мечтать», – возразили звезды хорового речитатива.
«Вот это похвально. Да только мечтаете вы, ребятишки, как минимум о продвинутом пиве «Клинское», а по большому счету о том, чтобы наркота в карманах никогда не переводилась».
Сделав такой вывод, Громов определил местонахождение нужного счетчика и вывинтил фарфоровую пробку. Музыка в сорок третьей квартире захлебнулась. Когда дверь открылась, осталось лишь придержать ее за ручку со своей стороны и шагнуть навстречу почитателю рэпа, встревоженному отключением электричества.
– Добрый день, – поздоровался Громов, тесня в прихожую молодого человека с отбеленными волосами и серьгой в ухе. Густая поросль на его щуплом тинейджерском торсе казалась декоративной.
– Вали отсюда, урод! – агрессивно прошипел ненатуральный блондин, отступая тем не менее с завидным проворством.
Его пришлось перехватить за предплечье, чтобы он не улепетнул в глубь квартиры и не забаррикадировался в каком-нибудь чулане. Притянув к себе парня, Громов обнаружил, что на левой ноздре у того не созревший прыщ и не бородавка, а что-то вроде металлической заклепки. Так называемый пирсинг. Утыкиваешь кожу всякими финтифлюшками и притворяешься, что испытываешь от этого невыразимый кайф. Дешево и сердито.
– Уродом сделаешься ты, если будешь хамить, – заметил Громов мимоходом. – Полным.
– Ты кто такой? – ошеломленный таким напором парень несколько сбавил обороты, но хвататься за предметы обстановки не перестал.
– Я знакомый Раи, – туманно представился Громов. – А вот ты что за птица?
– Я ее брат, – признался блондин, вцепившись мертвой хваткой в боковину стенного шкафа.
Его предплечье умещалось в громовском кулаке почти целиком – много ли навоюешь с такими бицепсами? Стоило чуть поднажать, и он вновь пошел на попятный, волоча за собой оторванную рейку. Наступив на нее, Громов осведомился:
– Имя у тебя есть?
– Допустим, – проскулил парень. – Сэм.
– Семен? – предположил Громов, стискивая пальцы сильнее.
– Ну, Семен. И что из того?
– Кто еще находится дома, Семен?
– Пока никого.
– Тогда садись, у нас с тобой будет серьезный разговор. С глазу на глаз.
Они прошли в захламленную комнату, выглядевшую именно так, как должно выглядеть жилище двадцатипятилетнего парня, решившего навсегда остаться подростком, вечно молодым, вечно пьяным. Какие-то пестрые плакаты на стенах, грязные носки и кроссовки на полу, повсюду крошки от чипсов или орешков. Жить в таком кавардаке не слишком уютно, «но нам насрать». Из песни, как говорится, слов не выбросишь.
Не слишком деликатничая, Громов подтолкнул Семена к дивану, вынуждая его сесть, и поинтересовался:
– Давно сестра болеет?
– Чем болеет? – спросил, в свою очередь, Раисин брат.
Он выставил перед собой музыкальный журнал, словно тот мог послужить ему щитом. С обложки на Громова уставился обморочного вида юнец, обвешанный неопрятными косицами. Набранная желтым надпись гласила: «ПРИ ВИДЕ БУМЦАЛА ФАНАТКИ ПИСАЮТ КИПЯТКОМ!» Как будто послание на стене общественного туалета читаешь. Пришлось отобрать у Семена журнал и зашвырнуть его подальше.