Дайте мне обезьяну
Шрифт:
Катя, Катенька… Женюсь, теперь точно женюсь!
Ел мясо. Темнело.
6
В штабе обсуждались итоги третьей волны рассылок; уже собирались расходиться, когда сказал Филимонов:
— И еще, Богатырев настоятельно просит сменить кличку собаке. Ушанка ему не нравится.
— А я что говорил! — воскликнул Кукин.
— Чем же Ушанка ему не нравится? — насторожился Тетюрин.
— Во-первых: все-таки кобель. Во-вторых, наш клиент ушанок не носит. В-третьих, если он уступил в главном, согласился
— Она уже на Ушанку отзывается, — сказала Рита.
— Он! — строго поправил Филимонов. — Хрен с Ушанкой. Клиент не хочет Ушанки. Клиент хочет Тима.
— Только не Тим! — испугался Тетюрин.
— Тим — хорошее имя, — произнес Кукин задумчиво. — Добрые ассоциации.
— Не надо Тима! Я против. Это моя идея. Мне Тим не нравится.
— Нет, Витя, — сказал Филимонов, — авторские права на идеи законом не защищаются. Объясни, чем плох Тим?
— Ну не надо Тима, — попросил Тетюрин.
— Не капризничай. Богатыреву нравится Тим, пусть будет Тим.
— Тим… Тим… — повторяли собравшиеся.
И в самом деле, Тетюрин подумал, какая разница? Даже смешно.
Глава девятая
1
12 сентября случилось невероятное: повесился Глеб Матвеевич Шутилин, кандидат от блока «Монолит». В среду днем он побывал в пожарной части, ходил в каске, шутил, улыбался перед объективами. Ближе к вечеру стрелял в тире вместе с начальником отдела по борьбе с экономическими преступлениями тов. Кийко и выбил на глазах журналистов 72 из 100. Представителю «Вечерних огней» подарил измочаленную мишень с автографом. Казался счастливым.
Утром его вынули из петли, он повесился заполночь — у себя дома, на люстре. Жена спала и ничего не слышала.
Будто бы он оставил записку, но документ изъят милицией и засекречен.
Почему засекречен? Стало быть, неспроста.
Тучный, крупный Шутилин, странно, что люстра выдержала его. Обычная трехрожковая люстра…
Первым из СС узнал Жорж, еще не было десяти, а он бегал по коридору четвертого этажа, стучал в двери, будил: Шутилин повесился!
Пиарщики встают после одиннадцати.
Сонные политтехнологи выползали в коридор.
— Значит, обосрались-таки «монолиты»?.. Как оно получилось!..
Тетюрин сел за компьютер. Он сочинит некролог.
Косолапову новость о самоубийстве Шутилина сообщили по сотовому за диетическим завтраком. Сначала Косолапов не поверил:
— Такого не бывает. Кандидаты не вешаются.
Косолапов посчитал известие уткой. Вряд ли самореклама. Скорее кто-то из конкурентов шалит, а если не мы, то кто же? — Косолапов грешил на «Честь и достоинство».
Однако Шутилин повесился по-настоящему.
Вопреки логике предвыборной борьбы, вопреки здравому смыслу и всем принципам отрицания оного.
Косолапов названивал в штаб. Нужно организовывать слух. Сволочи! — сам себя заводил Косолапов. Что доконало Шутилина? Нравственный беспредел в лагере «монолитов». Финансовые нарушения.
На
— В чем нас обвиняют? — спросил Филимонов Коляна и Жоржа.
— Пока ни в чем.
— Тетюрин, выражай соболезнования!
— Уже выразил, — Тетюрин протянул листок.
Филимонов пробежал глазами, на словах «совесть блока» хмыкнул:
— Нормально.
Велел рассылать.
Между тем разведка сообщила содержание засекреченной записки. Дескать, жена, ты сердишься на меня за то, что неласков с тобой, вот и получай. Довела, мол, обидами. Не могу больше терпеть.
Короче, по семейным мотивам. Счастливая была пара, почти идеальная. Но они иногда ссорились по пустякам; Валентина Евгеньевна во всем на людях поддерживала супруга, часто смеялась, отвечала имиджу счастливой женщины, и только наедине, видите ли, иногда дулась на него, плакала, потому что Шутилин, по ее мнению, мало уделял ей внимания и не говорил хороших слов. Глеба Матвеевича это злило ужасно, он не выносил жениных слез, однажды он сказал Валентине Евгеньевне, что, если она не перестанет сию же секунду плакать, он выколет себе глаз. И она перестала.
Так доносила разведка.
Косолапов пожалел женщину.
— И здесь в шкафу скелет. Куда ни сунься, везде скелет в шкафу…
В Синем Доме собирался Малый Совет.
Позвонила Несоева, спросила, что говорить, к ней пристают корреспонденты. Богатырев сам приехал.
— Жалко Глебушку, — расчувствовался Богатырев, угостив всех сигаретами, — мы ведь с ним в одном санатории отдыхали, язву лечили, и он, и я…
— Только не рассказывайте никому про свою язву, — сказал Косолапов с нескрываемым раздражением.
— Да, да! — опомнился Богатырев. — Вот вы меня все женить собираетесь, а видите, как женатому-то…
Косолапов не стал отвечать.
После обеда о засекреченной записке знал весь город.
«Монолит» пребывал в растерянности. Попробовали заикнуться о политическом убийстве и сразу же осеклись. До самого вечера воздерживались от комментариев. Наконец Благонравов, лидер блока, собрал пресс-конференцию. Случившееся назвал «нашей общей трагедией». Рассказал, каким был замечательным человеком Глеб Матвеевич — скромным, честным, ранимым, тонкой организации души. Он не терпел фальши. Переживал клевету… «Монолит» сегодня един как никогда, пусть это знают все. Дело Матвеича не умрет. Не радуйтесь, враги прогресса! Необходимо Заозерную улицу переименовать в улицу Шутилина. Улице Шутилина быть!
К этому времени в штаб «монолитов» уже пришла большая часть соболезнований. Ждали из Москвы — от именитых соратников.
В официальных соболезнованиях конкурентов подчеркивалась неповторимость и незаменимость Шутилина, о нем говорилось как о «невосполнимой утрате», а в послании, составленном Тетюриным, покойный именовался «совестью блока».
Таким образом давалось понять, что, лишившись Шутилина, блок «Монолит» остался без совести. Что теперь без Шутилина «монолиты» — ничто.
— Он всегда искал дешевой популярности, — передают слова Костромского.