Даже для Зигги слишком дико
Шрифт:
Итак, сидели мы в холле отеля, на низком столике громоздились пивные бутылки, и к нам как раз подошел очередной пиар-агент, чтобы пригласить наверх очередного журналиста, — как вдруг парень, который пописывает для одного еженедельника, посвященного рок-музыке, обронил: «А я вчера брал интервью у Пусси…» Однако начало его рассказа я пропустила — отвлеклась на знакомое лицо у стойки администратора. Журналисты, постоянно работающие с магнитофоном, иногда делают подобную ошибку во время самого обычного разговора: перестают слушать в уверенности, что потом можно будет перекрутить пленку и восстановить пропущенное. Так люди, которые привыкли смотреть DVD-фильмы, могут не очень внимательно смотреть
Когда я опять «подключилась», парень рассказывал, что сразу после похорон Тейлора Пусси улетела в Нью-Йорк, где она жила вместе со своей бывшей костюмершей. Затем вернулась в Великобританию, закрутила роман с менеджером группы Джеком Мэкки и переселилась из отеля в его квартиру.
— Джек хотел организовать ее возвращение на сцену, — рассказывал парень, — носился с разными проектами, связывался с музыкантами, заказывал подходящие для нее песни. Он из тех редких менеджеров, которые душой сродняются с группой и искренне пекутся о своих ребятах. Но Пусси в конце концов бросила и его, и музыкальный бизнес вообще. Сказала, что хочет пожить какое-то время одна и в покое. Ведь это смешно — ей уже прилично за тридцать, а она еще никогда не жила в собственном доме и самостоятельно. Словом, собрала вещички и упорхнула в Нью-Йорк — с обещанием сообщить свой новый адрес и телефон, как только она там обоснуется. И как в воду канула. Ни слуху ни духу. Конечно, затеряться в таком огромном городе ничего не стоит. Но и тамошний музыкальный мирок — одна большая деревня, где всё про всех известно, и не успел ты что-нибудь подумать, как про это уже болтают на всех углах. Выходит, Пусси сознательно избегала любых контактов со старыми знакомыми.
Через какое-то время Джек Мэкки забеспокоился всерьез и стал ее разыскивать. Когда обычным путем ничего не получилось, он вбухал бездну денег в объявления во всех крупнейших газетах и журналах, в том числе и в женских. Даже организовал несколько фальшивых статеек-заманок: мол, ее ищет суперпопулярный режиссер, чтобы предложить роль в потрясающем фильме; или ее бывшая костюмерша и близкая подруга беременна, выходит замуж и хочет, чтоб Пусси была подружкой на свадьбе; или ее бывший телохранитель и хороший приятель умирает от рака и мечтает повидаться перед тем, как отдать Богу душу. Однако всё напрасно. Пусси ни на что не отзывалась…
Следует отдать менеджеру должное: шли годы, а он не унимался. И таки нашел ее! В Нью-Йорке. В препоганом районе. В крошечной однокомнатной квартирке. С ее деньжищами она, разумеется, могла купить себе лучшие апартаменты в лучшем районе города. Но тогда ее бы нашли в два счета. Мало того что она забилась в эту нору, она и телефон заводить не стала! Чтоб и через это случайно не засветиться! Чтоб совсем недоступной быть!
Неуемный Мэкки, раздобыв адрес Пусси, стал засыпать ее телеграммами. Не отвечает! Тогда он прыгнул в самолет и явился в Нью-Йорк лично.
Квартирка оказалась в доме, который был словно из детективного фильма об убийстве в трущобах: мусор у парадной, мусор в холле, штукатурка отваливается кусками, кругом носятся детишки всех возрастов и цветов кожи… Пусси жила на втором этаже — в конце длиннющего коридора, у пожарной лестницы. Ну, звонит Мэкки в дверь. Никто не отзывается. Однако у него чувство — хозяйка дома. Мэкки приходит еще раз, и еще раз, и еще раз. И на следующий день приходит. В квартире шорохи, но по-прежнему не открывают. Тут уж он, конечно, свирепеет. Молотит в дверь кулаками и орет. Выходит дюжий сосед и обещает намылить ему шею, если он не уймется.
Короче, на третий день Мэкки возвращается с парой горилл. «Пусси, — орет он у двери, — я только ради тебя океан перелетел. И пока ты не откроешь, я с места не двинусь!»
Мэкки велит своим ребятам: крушите дверь! Те вмиг выламывают замок. Но дверь открывается на дюйм — и дальше ни-ни. Во что-то массивное намертво уперлась!
Парень замолчал, держа театральную паузу. Вся компания смотрела на него во все глаза и ловила каждое слово.
— Ну а что потом? — поторопил сотрудник «Таймс», который рисковал не услышать самое интересное, потому что у лифта как раз появился пиар-агент и знаками звал его наверх.
Рассказчик не спеша взял со стола свою пустую бутылку — опрокинул ее в рот почти вертикально и досмаковал последние капли пива. Затем торжественно произнес:
— Продолжение на страницах нашего журнала.
— Ах ты, гад паршивый! — процедил сотрудник «Таймс», резко встал и ушел прочь.
Рассказчик лукаво улыбнулся и продолжил:
— Охота мне даром продавать историю типу из общенационалки!.. Ладно, ребята, поехали дальше. Гориллы налегли плечами, и дверь медленно поддалась. Мэкки говорит, то был самый жуткий момент в его жизни, когда он заглянул внутрь — в полную неизвестность. Дверь была приперта огромным металлическим шкафом для хранения документов. И таких монстров в комнате было несколько. Плюс чертова уйма картонных ящиков всяких размеров — один на другом. Но пришедшие различили всё это не сразу — даром что день, в комнате было темно, потому что гигантский холодильник — такой только в магазинной подсобке увидишь! — почти полностью закрывал окно.
Затем Мэкки разглядел и хозяйку. Бледная как глист, месяцами или даже годами она была заперта без света в этой комнате! Лицо одутловатое, некогда золотые волосы превратились в коричневую липкую шапку, которая отсвечивала, как конский каштан. По узким переулочкам этого городка шкафов Пусси двигалась только бочком и осторожно — рулила собой, как машина, что норовит втереться в освободившийся крохотный просвет между другими. Рядом с по-прежнему миниатюрной Пусси костоломы Мэкки выглядели несуразными великанами. Мэкки жестом велел им убраться в коридор.
Пока они стояли каменными истуканами снаружи, менеджер исследовал содержимое шкафов и ящиков.
Везде были папки. Множество папок. Папки, папки, папки. В каждой — пакетики-зипы с наклейками в верхнем левом углу. На наклейках что-то написано мелким аккуратным почерком. Некоторые пакетики казались пустыми, но если поднять их на полоску света над холодильником — в них, помимо капелек водного конденсата, виднелись какие-то белые крохотные хлопья — не иначе как остатки кокаина.
О содержимом других наобум выхваченных пакетиков не нужно было гадать. Но ясней не становилось. В одном комок волос с засохшей мыльной пеной — словно из фильтра в ванной. В другом пряди волос. В третьем — опять пряди волос. В четвертом — снова волосы. Мэкки ошалело, ничего не понимая, перебирал пакетики.
В самом верхнем ящике он нашел золотистые пряди. Ниже — каштановые у корней. Начиная с определенного ящика, волосы были полностью каштановые. В других пакетиках — выпавшие ресницы. В третьих — лобковые волосы. В четвертых — обрезки ногтей. Наклейки извещали, когда и где всё это было подобрано: из ванной, с расчески, с пола… Пакетики были аккуратно каталогизированы — согласно содержимому и дате. Группы, подгруппы и подгруппы подгрупп… Обрезки ногтей с правой руки были педантично отделены от обрезков ногтей с левой руки или с любой из ног… В квартире царила идеальная чистота. Нигде ни пылинки. Ибо любая пылинка тут же попадала в свой пакетик. То, что Мэкки принял за остатки кокаина, было на самом деле перхотью Пусси. Каждая перхотинка аккуратно поднималась с одежды или с пола, запиралась в пакетик и датировалась.