Даже если вам немножко за 30, или Герой (не) моего романа!
Шрифт:
Нет, он не понимал. А посему отправился прямо к учителю, который выхаживал леди Сабину. Отозвать его от нее — однозначно подписать очередной приговор его временной жене и детям. Детям…
Двойня или близнецы… Сабина могла подарить ему двух здоровых малышей. Почему-то думать о том, что и эти детки обречены родиться неполноценными не получалось. Откуда-то крепла уверенность, что на этот раз его потомство обойдет стороной злой рок. Лишь бы сейчас им ничего не угрожало, лишь бы беременность не прервалась.
Идиоты!
Много ли нужно женщине, чтобы она начала
Принц шел коридорами и думал о том, что ситуация с Сабиной — полностью его вина. Он допустил халатность, просчитался, доверился. Как ни назови, он проявил слабость там, где не имел права этого делать. Но не объяснишь же это той, которая пострадала? Что ей его оправдания и объяснения? Даже попытайся он извиниться, что это изменит? Разве сотрёт страшные воспоминания из ее сердца и души? Разве уничтожит не зерно, и уже даже не росток, а крепкое дерево сомнений из ее разума? Стал бы он доверять тем, кто заочно его приговорил? Сумел бы простить и подставить спину? Нет.
И тот факт, что он сейчас чувствует девчонку в разы сильнее, ничего не изменят. Оба будут гореть. Но каждый от своих эмоций. Она, скорее всего, от ненависти и жажды мести, он от невозможности что-либо изменить.
И никуда им не деться друг от друга, ему нужны эти дети, нужны как воздух. Двойня… реальный шанс на то, что….
А потом? Он отпустит, если она захочет, он отпустит. Не сможет неволить, после всего-то… Но вот только одну.
Глава 14
Кто ни разу не болел — тот не познал вкуса жизни. Что такое высокая температура для двадцать первого века? А ангина? А если в совокупности с беременностью? Однозначная госпитализация под присмотр врачей. Вообще, конечно, все еще зависит от вида ангины. Да еще важно какой триместр беременности. У меня был первый… Самое опасное время, когда ангина может стать источником кислородного голодания, нарушения формирования плаценты, замирания плода, выкидыша… Об этом, естественно, я думала тогда, когда уже могла более внятно соображать.
А тогда, во время болезни, я была овощем, горячим, бредящим, хрипящим, мечтающим дышать свободно. Овощем, которому, по большему счету хотелось лишь одного — закончить эти мучения. Я заболела внезапно, сразу после тяжелого нервного срыва. Казалось бы, что удивительного, еще с древности знали, что нервические
Только кто ж будет думать о чувствах Сабины? Девушки, которая оказалась разменной монетой? А что беременна… так есть чудо-доктор, который две недели собакой спал у моих ног, не позволив случиться непоправимому.
Я знала, что это лишь его заслуга — орте Сигуран сделал все возможное и невозможное, чтобы сохранить беременность. Знала, но благодарной себя не чувствовала. Не для меня этот дедочек старался. Для будущего своего принца.
Из-за заболевания первое время говорить не было возможности, затем я отсыпалась и разговаривать опять же не хотелось. Сейчас же, спустя три недели после событий с Зевком, Зекивком или как его там, общаться с кем бы то ни было меня не тянуло вообще. А пытались разговорить.
Видите ли, орте Сигурана пугало мое молчание. И не только его…
Вообще, учитывая произошедшее, ни с кем мне говорить действительно не хотелось. Да и о чем? Я им и так уже все сказала. Снова повторить, что они козлы и их общество меня не прельщает? Да кто ж послушает? Впрочем нет, послушать послушают и сделают по-своему. Следовательно, никакого рационального зерна для меня в наших беседах быть не может. На вопросы, которые задает орте Сигуран, вполне подходят ответы кивком головы. Лезть ко мне в душу — ну не настолько же они идиоты? Полагаю, у меня на лбу огромными буквами написано: «Не подходи, опасно!»
А болтать о чепухе… Да не обязана я! Пусть утрутся своими желаниями.
Недофей тоже лезть пытался, с чего-то решил, что уж с ним-то я поговорю. А может, хотя бы выскажусь на русском, матерном. Но я молчала. Мне требовалось время все как следует обдумать. А это нужно делать на трезвую, холодную голову. Болезнь пусть и отступила, да только лучше я себя все равно не чувствовала. Была вялой, сонливой, я и правда много спала. И это хорошо. Потому что лучшего лекарства еще не изобрели. Отдых, сон, спокойствие и тишина.
Вот это я себе сейчас и обеспечивала.
Самое интересное, что произошло в отношении меня у местного божка — это отсутствие возможности читать мои мысли. Если бы он однажды под властью эмоций не воскликнул об этом, я так бы дальше в его присутствии крутила бы в голове стишки и песенки. Не знаю почему так произошло. Есть предположение, но истиной ли оно будет — мне неведомо.
Четко я знала лишь одно — друзей ни у меня, ни у Сабины здесь нет. И когда я говорю здесь, то подразумеваю этот мир.
Бог спас меня лишь для того, чтобы я смогла приручить принца и даровать ему здоровых детей. Точнее дарует их тело Сабины, а я лишь поддержу в нем жизнь. И возникает закономерный вопрос, как долго в этом теле протеплится жизнь? Где гарантия, что родив детей, меня оставят? Что если я умру родами? Конечно, от подобного исхода никто не застрахован. Однако…
Были у меня основания полагать, что душа, однажды попавшая в это тело по воле бога, по точно такой же воле, может из этого тела исчезнуть.