Де’Бинэ Сача
Шрифт:
— Охренеть! Так ты малолетку совратил, чтоб старику графу насолить?!
Э-э, потише разговаривай. Мы не дома, и здесь у стен могут быть уши, — напрягся Каспер.
— Извини… Просто, это как-то подло. Не по-пацански.
Да пошел ты, чистоплюй! — взъерепенился Каспер. — Старый ублюдок отравить меня пытался. Забыл?
— Не забыл. И, в отличии от тебя, пофигиста, считаю, что крайне опрометчиво вот так в открытую бросать вызов опасному старине Шарлю.
Ой, да че мне этот старый
— А кто сказал, что старый интриган будет действовать открыто? Ведь имеется — и тебе это не хуже моего известно — масса способов анонимного убийства.
Фу какая пошлость!.. Ты пугаешь меня дядюшкой Шарлем? Серьезно?!
— Ну-ка, ну-ка обожди. Раз Жанет — дочь твоего дяди, значит… Млять! Извращуга! Выходит, ты сестренку свою младшую только что трахнул!
Дьявольщина! Тише, кому сказано! — снова зашипел Каспер. — Во-первых, не сестру, а кузину. Церковь на подобные союзы давно смотрит сквозь пальцы. Так что в Свете меня за подобное точно не осудят. А, во-вторых, ты ж ее видел — она уже вполне сформировавшаяся в нужных местах девица.
— Все равно извращенец! Я — не церковь, и…
— Сача, ты с кем там разговариваешь? — донесся из соседней комнаты звонкий девчоночий голосок. — Иди скорее ко мне. Тут в бассейне вода чудо как хороша.
Че разлегся-то? Иди, пока зовут, — хмыкнул Каспер. — Пользуй, пока дают.
— Ага, щас, — зло фыркнул я в ответ обоим и, вскочив с кровати, направился к стулу, заваленному барахлом маркиза.
Одеваться не обязательно, — продолжал угорать Каспер. — Уж поверь, малышка Жанет, подробно изучила каждый сантиметр этого тела, и наготой своей ты ее вовсе не… Э-э! Дьявольщина! Ты че задумал?! — снисходительный тон соседа резко сменился откровенной паникой, когда, вместо одежды, я подхватил со спинки стула кинжал и выхватил отточенный до бритвенный остроты клинок из ножен.
— Да не ссы, не буду я никого убивать, — фыркнул я. И, приложив лезвие к левому предплечью, душевно полоснул сам себя.
Из широкой глубокой раны тут же ручьем хлынула кровь. И стало, сука, чертовски больно. Чтоб не заорать, пришлось до хруста стиснуть зубы.
Это еще зачем?! Дьявольщина! Что, вообще, происходит?! — надрывался под черепушкой шокированный моей выходкой Каспер.
— Извини, но так надо, — сухо прошипел я сквозь зубы. — Уверен, вдвоем с юной графиней вы сможете обработать рану и остановить кровь. Заодно, глядишь, от глупостей дальнейших убережетесь, — договорив, я раненой рукой кое-как подхватил с пола одну из пары глиняных бутылок вина (припасенных, похоже, юными любовниками у изголовья кровати для утоления жажды), сковырнул кинжалом сургучовую пробку с горлышка и жадно присосался к терпкому содержимому.
Болван! Кретин! Святоша чертов! Дьявольщина! Ты че наделал-то?! Кто тебя об этом просил!.. — вопли ярящегося под черепушкой Каспера с каждым глотком алкоголя становились все тише. Розово-белый будуар расплывался перед глазами, превращаясь неотвратимо в однородное серое марево
Глава 37
Да как ты мог так подло поступить! — ярился под черепушкой Каспер. — Бросил меня на растерзание этим гориллам! А они меня потом били! Долго и очень больно! Я молил их остановиться! Но эти садюги не слушали!..
Я не отвечал настрадавшемуся бедолаге-соседу, давая ему максимально выплеснуть через слова негатив, накопившийся за примерно час нашего расставания. И дело тут было вовсе не в моем чрезмерном великодушии, а в паре плечистых мордоворотов в полицейской форме, что на заднем сиденье авто двух сторон зажали нашу с Каспером основательно накосячившую тушку, скованную теперь цепями наручников-кандалов не только по рукам, но даже по ногам. Серьезность нейтрализации, как особо опасного злодея, и гудящие от побоев спина с ребрами, с первых секунд возвращения в тело актера четко дали понять, что провоцировать угрюмых бугаев по бокам бормотанием под нос оправданий перед соседом сейчас точно не стоит.
Но гораздо сложней вынужденного отмалчивания далось мне сохранение на лице затравленно-испуганного выражения. Потому как внутри у меня все ликовало из-за воплотившихся-таки на все сто ожиданий.
Ведь, ее до сих пор не было! Гребаная резаная рана, нанесенная недавно средневековому маркизу, на отрытом левом предплечье потомка актера так и не открылась ни сразу, ни по происшествии пяти минут с моего возращения. И с каждой следующей секундой ожидания уверенность в избавлении этого тела от дядькиного проклятья крепла у меня в груди. Значит, все это феерическое безумие, взорвавшее скучный и насквозь предсказуемый мирок начинающего актера Сача Бинэ, оказалось не напрасным. Стратегическая цель с блеском была достигнута. И я молодец! А то что за это придется теперь какое-то время Сача потомиться в заточении — вполне приемлемая плата за сохраненную жизнь… Блин, да этот придурок молится на меня должен за спасение из смертельной ловушки. А вместо благодарности приходится безропотно выслушивать:
…Скотина! Сволочь! Как же ты мне мозги-то так ловко запудрил! Из-за тебя у меня теперь ни работы любимой, ни репутации! Повелся, млять, как лошара распоследний, на хрень какую-то из пальца высосанную! И вот она расплата за доверчивость: как упыря натурального, в цепи заковали! Докатился!.. Спасибо, блин, помощничек! Да лучше б я вообще с тобой никогда не пересекался! Гад! Провокатор!..
Гадство! Долго еще мне этот бред малахольный слушать?! Пых, я же справился с заданием?! Так почему я до сих пор в теле этого неблагодарного французишки?! — увы, ответом на мои немые вопросы было лишь угрюмое сопение подпирающих бока конвоиров.
Наконец на переднее сиденье нашего авто плюхнулся какой-то важный тип в штатском и дал отмашку водителю. Мягко тронувшись, машина начала аккуратно выруливать со двора здания студии. Но, едва объехав пару полицейским внедорожников, была вынуждена вновь остановиться, из-за бросившейся под капот отчаянной девицы. В которой, с приятным удивлением и даже толикой гордости, после резкой остановки авто я узнал Кати.
К сожалению, толстое стекла и двери полицейской машины обладали отменной звукоизоляций, и я успел услышать лишь: