Дедушка русской авиации

Волчек Григорий Федорович

После обеда в казарме появились двое штатских. Один из них, юркий маленький человечек, сновал по казарме, опрашивал очевидцев, рыскал по запасному выходу. Рядом с человечком ходил фотограф — толстый, вальяжный мужчина. Своим «Зорким» с фотовспышкой он снимал все, на что указывал тонкий палец человечка. Затем шустряк обосновался в канцелярии и стал поочередно вызывать к себе свидетелей, включая Полторацкого.

— Проходите, садитесь. Фамилия, имя, отчество?

— Полторацкий Игорь Константинович. А ваши?

— Что — ваши?

— Имя, фамилия, отчество? С кем имею честь разговаривать, если не секрет, конечно.

— Следователь

военной прокуратуры капитан Дроздов Павел Владимирович.

— Очень приятно, Павел Владимирович. А почему вы в штатском, товарищ капитан?

— Так удобнее работать. Должен заметить, что здесь вопросы задаю я.

— Не знаю, не знаю. Наши контакты пока юридически не оформлены.

— Вы юрист? Студент, или после вуза?

— Я — младший сержант Советской армии. Кроме того, в личном деле подробно изложена моя скромная биография.

— Товарищ младший сержант. Я вызвал вас сюда на допрос в качестве свидетеля. По факту смерти Воскобойникова возбуждено уголовное дело, мною ведется следствие. Допрос в соответствии с УПК РСФСР будет оформлен соответствующим протоколом. Вас это устраивает?

— Устраивает.

— Тогда приступим. Расскажите, пожалуйста, все, что вам известно о происшедшем? Что вы знаете и можете сказать о личности покойного Воскобойникова? Ваша версия его гибели — причины, мотивы, основания?

Полторацкий вкратце рассказал обо всем, о чем считал нужным.

— То есть, ночью вы выходили в туалет и видели там Воскобойникова. Соответственно, вы были последним, кто видел Воскобойникова?

— Возможно.

— Во сколько это было?

— В 03.06.

— Почему так точно?

— Я смотрел на часы.

— Вам не показалось странным поведение Воскобойникова?

— Нет, нисколько. Человек спокойно курил у окна.

— Кто может подтвердить факт вашей встречи с Воскобойниковым?

— Никто. Дневальный, увы, спал вопреки уставу. Ну, а остальная ТЭЧ спала в полном соответствии с уставом и распорядком дня. Хочу заметить, товарищ следователь, что я намеренно рассказал вам о встрече с Воскобойниковым, хотя этот факт не в мою пользу. Этим я хочу показать свою предельную искренность. Как говорится, следователю рассказывают или все, или ничего. Я рассказал вам все.

— Спасибо, гражданин Полторацкий, я оценил вашу правдивость, эрудицию и логику изложения. Ваша версия происшедшего?

— Самоубийство.

— Почему именно самоубийство?

— Потому что никто Воскобойникова не вешал, он сам повесился на этой чертовой веревке. Типичный армейский суицид.

— Мотивы самоубийства?

— Служба в Советской Армии.

— И только?

— И только.

— Почему же вы тогда не вешаетесь?

— Все люди устроены по-разному. Такие как я, как правило, сами себя не убивают. Воскобойников же, по-видимому, был тонко устроен, и потому не смог жить в аномальной среде. Кроме того, в нем, возможно, были гены самоубийства.

— Об аномальной среде — поясните, если можно.

— Можно. Вам как юристу, наверняка известны первые строки американской Декларации независимости: «Каждый человек от рождения является свободным и имеет некоторые неотъемлемые права, включая право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Грамотно излагал старик Джефферсон, ничего не скажешь. Если брать что-нибудь поближе к нам, пожалуйста: «Человек рожден для счастья, как птица для полета» — Максим Горький. В армии свободы

и счастья нет, а есть служба — так называемый «священный долг» и так называемая «почетная обязанность». Раньше, видимо, люди были почестнее, и эта бодяга называлась «воинской повинностью». Повинностью! Так что, все мы, по сути, без вины виноватые, жертвы армейского Молоха, системы принудительной службы и принудительного, заметьте, труда — бесплатного, зачастую бессмысленного, иногда очень тяжелого, иногда очень противного. Я имею в виду, например, уборку говна в солдатском сортире. В общем, все это очень хреново, особенно на фоне затяжной полярной ночи. Где солнце? Запарился народ без солнца.

— Солнце появится через несколько дней. Теперь, пожалуйста, о генах.

— Гены — более спорная категория. Я прочитал где-то о гипотезе одного ученого. Суть ее в том, что в каждом человеке есть гены самоубийства. У большинства людей эти гены содержатся в малых количествах. Но есть такие граждане, у которых концентрация этих генов гораздо выше предельно допустимой нормы. При любом удобном случае такие люди убивают себя.

— Что значит — при любом удобном случае?

— Это значит при любом. От самого уважительного — скажем, личная трагедия, смерть близкого человека, тяжелая болезнь, и так далее, и до самых мелких. Могу рассказать реальный случай — мужику нахамили в автобусе, а он после этого взял и выбросился с двенадцатого этажа. В данном случае, по-видимому, накапливался депресняк, а затем произошел некий всплеск — и привет.

— Как вы считаете, непосредственный повод для самоубийства у Воскобойникова был? Как у того мужика, которому нахамили?

— До вчерашнего вечера я был в госпитале, поэтому насчет повода не знаю.

— А этим поводом не могла быть ваша встреча в туалете?

— Нет. Когда я зашел в ватерклозет, Воскобойников задумчиво курил у окна и на меня даже не посмотрел. У меня тоже к нему вопросов, жалоб и предложений не было. Я помочился, вышел, лег в койку и заснул. Каюсь — руки не вымыл, ибо находился в сомнамбулическом состоянии. Для справки — за все время совместной службы с Воскобойниковым я его и пальцем не тронул, слова кривого ему не сказал. Он был тихоней, а я всегда считал для себя недостойным обижать таких людей. Они же безответные, безропотные. У меня в этом отношении принцип действует железно.

— Вы говорите, Воскобойников был тихоня, безответный. Но как у него хватило силы воли, характера на такой поступок? Ведь самоубийство — это поступок, не так ли?

— Согласен. О генах я сказал, теперь — о силе характера. У каждого человеке есть потенциальные возможности, которые реализуются только в критических, экстремальных ситуациях. У Воскобойникова, по-видимому, был необходимый волевой потенциал. Кроме того, недаром говорят: «в тихом омуте черти водятся».

— Излагаете вы очень убедительно, но…

— Я знаю, что вы хотите сказать. Умник всегда немного подозрителен. Но прикидываться дурачком как-то западло.

— В таком случае у меня к вам больше вопросов нет. Подпишите протокол, пожалуйста.

Следователь пододвинул Игорю почти пустой листок, где были записаны только анкетные данные Полторацкого и несколько формальных вопросов и ответов.

— А где все остальное?

— Остальное не нужно. Я уверен, что вы здесь абсолютно ни при чем.

Новый порядок