Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления
Шрифт:
Фактически же, в конце концов, неэффективной становится сама Россия. Получается, что необходимо какое-то иное понимание эффективности, не сводимое к простым арифметическим действиям (прибыль на руль затрат). Для этого надо, по меньшей мере, беречь те ресурсы, что есть у России, и те капиталы, что воспроизводит российская экономика. Но как раз в этой сфере Россия является одной из самых расточительных и хлебосольных государств.
Тысячи лет назад человечество представляло собой коллективы охотников и собирателей. Такой способ жизнедеятельности называется присваивающим хозяйством. Присваивающим по типу жизнедеятельности стал и российский капитализм.
3.4.4. Характеристика российской политико-экономической системы
На Западе путь классического капитализма связан с определенной последовательностью этапов развития. В политической сфере сначала появилась демократия, потом уже либерализм. В России, наоборот, сначала победил либерализм, а потом началось строительство демократической системы. Этот «перешаг» оказался для страны роковым.
Демократия — это не просто набор аморфных свобод для всех и каждого, как это происходит при доминировании либерализма. Демократия — система мобилизации национальной энергии; система развернутой наступательной конкуренции
Пройденный путь российского бизнеса, естественно, можно оценить с самых разных, в том числе диаметрально противоположных, позиций. Найдутся основания поставить высший балл («несмотря на все трудности, кризисы и ошибки властей…») и самый низкий. Все зависит от критерия оценок. Если российское предпринимательство сравнивать со странами Африки и Латинской Америки, то налицо большой успех. Если же сравнить с государствами Запада, а тем более Восточной Азии, то получается, что вместо одной тупиковой модели — великодержавной, расходующей значительную часть прироста национального дохода на военные и внешнеполитические цели, была создана другая тупиковая модель, теперь уже «потребительского общества» с номинальным по количеству и качеству производством. А если сравнивать уровень, с которого начали свое восхождение к вершинам мировой экономики восточно-азиатские государства, с уровнем России, становится ясным, насколько плохим было управление реформами у нас и насколько высокоэффективным там.
«Тоталитарное государство положило начало Воркуте и Комсомольску, Норильску и Братску насилием и лагерями, чудовищной эксплуатацией человеческого и природного потенциала. Но уже не было в состоянии справиться с глобальной исторической задачей — построить цивилизацию на этой гигантской части земного шара. Это способны сделать только свободные люди и свободная страна, живущая в мировом сообществе», — писал Е. Гайдар (Гайдар Е. Построить Россию. «Открытая политика». 1994. № 1). Ну и что получилось в «свободной России» с Сибирью и Дальним Востоком? Откат: экономический, культурный, демографический. Стоит задача «не построить цивилизацию», а хотя бы сохранить советское индустриальное и научное наследие. Причина не просто в хищнической эксплуатации природных богатств, но и в превращении страны в донора. Деньги, которые могли бы расходоваться на развитие российских пространств уходят на финансирования других стран.
До сих пор считанное число предприятий достигло уровня производительности труда, существовавшего при советских министерствах. Рапорты о росте эффективности в постсоциалистической России базируются на сопоставлении положения этих предприятий начала 90-х годов, когда произошел значительный спад производства и в экономике царила анархия. При этом не учитывается, что советские предприятия были обременены значительной социалкой (пионерлагеря, подшефные совхозы, клубы с бесплатными кружками и художественной самодеятельностью, дома отдыха, детские сады, большой жилищный комплекс и так далее вплоть до финансирования городского транспорта). На доходы с советской промышленности функционировала «бесплатное» образование и здравоохранение. При этом советские заводы были лишены возможности экономического и финансового маневра, прежде всего, не имели права сами устанавливать цены на свою продукцию и искать торговых партеров. То, что есть сегодня в свободной России (полные полки магазинов и пр.), можно было достаточно легко достигнуть и при социализме, переведи руководство КПСС советскую промышленность и сельское хозяйство на хозрасчет, как это было сделано в СФРЮ и в Венгрии при Я. Кадаре. Да и само потребительское благополучие в современной России во многом следствия проедания капитала, накопленного предыдущими поколениями, и эксплуатации (нередко хищнической) природных ресурсов. Приватизация не создала в российской экономике главного — стартовой площадки для рывка в круг развитых индустриальных и постиндустриальных держав. Наоборот, откат в обрабатывающих отраслях и потеря многих высокотехнологических производств отбросил страну на десятилетия назад. Если взять номенклатуру и объем выпускаемых товаров, то из ее перечня видно, что по многим параметрам страна существует как участник «третьего мира». Это и есть «ордынская» составляющая современной России, вписанная в доктрину либеральной демократии. Такой капитализм способствует консервации системных слабостей российского социума. При всей внешней европезированности Россия, как и при царях, как и при генсеках, так и при президенте и парламенте, остается вне рамок подлинной европейской цивилизации, обильно воспроизводя по «восточному» специфическую бюрократию, ее роль в жизни общества, менталитет народа, характерный для разлагающего традиционного социума, и слабое использование потенциальных возможностей страны («богатая страна с бедным населением»).
Нынешний российский капитализм не в состоянии выйти на уровень эффективности хозяйственной системы СССР 50-60-х годов. То есть, не в состоянии обеспечить призовое место в гонке лидеров научно-технического прогресса. Российский капитализм находится примерно на уровне брежневских 70-х («нефтяных») годов. И существует реальная угроза сползания его на уровень эффективности 80-х годов с непредсказуемыми последствиями.
В связи с этим бытуют иллюзии о возможности создания «инновационной экономики». Во время нефтяного бума 2000-х годов обильный поток денег прошел мимо «структурной перестройки» и «создания инноваций». Причина тому проста: и так было хорошо. Во время кризиса тем более приступать к «структурным изменениям» невозможно, ибо надобно латать дыры. Было решено, что когда все уляжется, тогда и надо приступать к очередным реформам и сотворить, наконец, вожделенную «инновационную экономику». Все это уже было. В 1970-е годы стало ясно, что СССР, еще недавно оспаривавший научно-техническое лидерство у США, начинает проигрывать экономическую гонку не только Соединенным Штатам, но и ФРГ и Японии. Руководство решило принять экстренные меры, в частности, созвать пленум ЦК КПСС, посвященный вопросам научно-технической политики, и принять нужные решения. Соответствующим организациям (Академии наук, профильным институтам и пр.) была поставлена задача подготовить необходимые программные документы. Но пленум так и не собрался — ни при Брежневе, ни при Черненко (хотя неоднократно заявлялось о его приближении). Новый генеральный секретарь партии М. С. Горбачев задействовал накопленный материал и провозгласил курс на социально-экономическое ускорение страны. Экономисты, так долго добивавшиеся нового курса — так называемые «товарники», получили свободу действий. Но и у них ничего не вышло. Через пару лет о концепции научно-технического ускорения никто уже не вспоминал. Догнать ушедший поезд не удалось…
Этот экскурс в историю сделан для того, чтобы сказать — в жизни государства может появиться момент, когда внешне все идет неплохо, но рубикон эффективности перейден, и восстановить былой потенциал в рамках существующей системы уже невозможно. Для этого нет особого качества, которое Л. Гумилев назвал звонким словом «пассионарность». Вроде бы, технически можно достичь желаемое, и строятся соответствующие планы и закладываются умные рекомендации. Но на деле все почему-то срывается. Почему — не понятно. Ведь еще не так давно куда более амбициозные цели достигались в куда более худших условиях. Сейчас же есть кадры, техника, деньги, заводы, лаборатории — то, чего не было у предшественников. Но у того поколения получилось, а у нынешнего все валится из рук. Так и в современной России: создать экономику инновационного типа в рамках существующей хозяйственной системы невозможно. У системы нет надлежащей энергии, стимулов для этого подвига. Рывок по большому счету не нужен ни населению, ни бизнесу, ни правящему классу, ибо это дело затратное и сомнительное по отдаче. Если Япония и другие государства Восточной Азии сделали ставку на инновации, то только потому, что иного способа стать богатыми у них не было. А у России есть. Это торговля «естественными преимуществами», то есть сырьем. Другое дело — отдельные сегменты, вроде военно-промышленного комплекса. Мощная научно-конструкторская база, созданная в СССР, позволяет использовать ее возможности для продвижения вперед насколько это возможно. Одно плохо: возможности постепенно убывают.
После «реформ» в России произошло упрощение экономической деятельности. Объем выпускаемых товаров откатился на уровень 1960-х годов, тогда как потребление поднялось на уровень XXI века. Население богатеет в значительной степени за счет сырьевой ренты. Основные капиталы делались (и делаются) в сфере торговли, дележа (приватизации) и последующего доения захваченных ресурсов. Сложившаяся политико- экономическая система удобна тем, что позволяет, особо не напрягаясь, повышать жизненный уровень населения, а отдельным группам скапливать огромные богатства. Главный ее недостаток состоит в том, что она слабо ориентирована на создание производительных сил. Инвестиции в производство малы и с трудом покрывают естественную убыль основных фондов. Правда, можно обойтись импортом, что и делается, оплачивая его сырьем и полуфабрикатами (металлы, лес, зерно), особенно если цены на мировом рынке высокие. Но воспоминания о Советском Союзе, как второй промышленной и научной державы мира, являются психологическим дискомфортом и возбудителем постоянной критики в адрес руководителей страны. Это понуждает строить планы «новой индустриализации», «инновационной экономики» и прочих фантомов. На деле же ВВП раздувается за счет торговли и услуг. Но желание создать нечто современное не исчезает, к тому же происходит естественная убыль старой техники. Заменяется она техникой новой (другой попросту нет), что создает иллюзию развития. По тому же принципу внедряются новые технологии (в 1970-е годы не было компьютеров, а сейчас они в каждом учреждении — прогресс налицо). На деле же возникает задача, не имеющая удовлетворительного решения. Впрочем, отчасти это хорошо, ибо позволяет всем заниматься интеллектуальным делом. Одним выдвигать проекты реформ, другим — пытаться их осуществлять, третьим — критиковать и т. д. В совокупности, это производит впечатление движения.
Любое социальное явление имеет объективную природу, хотя и является результатом действия субъективных сил. Если классическая демократия родилась как власть собственников, и капитализм развивался через создание производительной собственности, то в России демократия формировалась на базе дележа уже созданных ресурсов. Причем в ходе дележа средний класс выступал конкурентом тех групп, которые, пользуясь близостью к власти, получили право на приоритетное получение наиболее доходных кусков делимого. Возник специфический капитализм — олигархический с чертами феодализма. Сравним: Екатерина II первая стала в массовом порядке проводить приватизацию государственных земель, отдавая большие площади с крестьянами своим фаворитам (считается, что было роздано около 800 тысяч крестьян). Она же утвердила либеральную жалованную грамоту дворянству, освобождавшую сословие от обязательств перед государством и перед обществом. В своих имениях дворяне стали полновластными хозяевами. Отсюда вопрос: чем, в сущности, отличается раздача государственных бенифиций в 1990-е годы фаворитам Кремля от практики царицы?
Кстати, одной из распространенных ошибок специалистов, предлагающих всевозможные меры по улучшению состояния экономики России, игнорировать реальные интересы властвующих групп. Им кажется, что если предлагаемые меры выгодны стране, то власти должны ухватиться за них и немедля начать внедрять их в практику. На деле же использоваться будут только те предложения, которые не противоречат интересам властвующих. Так было всегда, везде и вряд ли что-то кардинально изменится в будущем. Комбюрократия предпочла довести до самоубийства Советский Союз, но не поступилась своими интересами (как они их понимала). Элита Соединенных Штатов предпочла закрывать глаза на выстраиваемую финансовую пирамиду в 2000-е годы в сфере недвижимости, ценных бумаг, страхования, пока в 2008 году она не обрушилась. Лишь эффект «жареного петуха» заставляет властвующие кланы поджиматься и предпринимать непопулярные в их среде шаги. А до тех пор все «неинтересные» преобразования будут выхолащиваться, тормозиться, пускаться под откос, как это было с историей отмены крепостного права (этот процесс растянулся на 50 лет! — с 1856 по 1905 гг.). Политика Ельцина была чрезвычайно выгодна определенным влиятельным группам, потому что она способствовала их стремительному обогащению. Это был исторический шанс, которым они не могли пренебречь ради неких «национальных интересов». Они знали, что «национальные интересы» еще будут, а вот шанс стать в считанные годы без особого труда миллионерами и миллиардерами — нет. Поэтому политика обесценивания экономических активов путем разорения промышленности и сельского хозяйства с целью последующей приватизации за бесценок, создание системы перекачки капиталов за рубеж в безопасные места — была с их точки зрения нужной, полезной. Под такую «политику» заказывалась идеология и нанимались пропагандисты. Такая деятельность размыла понятие «национальный интерес».