Деградация и деграданты: История социальной деградации и механизмы её преодоления

Шапталов Борис Николаевич

«Хирургической» мерой против деградации является «переформатирование» общества. Это финальная стадия лечения, когда все остальные «щадящие» меры потерпели неудачу.

Социальное переформатирование означает смену идеологии и политических целей. Затем, исходя из новых установок, происходит кардинальное обновление культуры, образа жизни, ценностных установок. Наиболее яркие примеры такого рода — распространение христианства и ислама. Ослабевшие народы получали свежий импульс.

История знает большое число способов «переформатирований» — кардинальных и компромиссных, постепенных и радикально-быстрых. Переформатирование в Англии XVII и североамериканских колониях (США) носило консервативных характер. Во Франции XVIII века и России XX века — радикальный. Нынешний Китай движется по пути переформатирования постепенно, без рывков и потрясений, сохраняя антураж «социалистического» государства.

Разным получается эффект от таких преобразований. В КНР процесс идет успешно, в России же переформатирование

явно не достигло декларируемых целей. Решили проблему дефицита потребительских товаров да свободного выезда за границу, но для будущего страны этого мало.

«Переформатирование», в сущности, означает возвращение к ценностям традиционного общества. Даже марксизм, если он использовался как средство регенерации социальных тканей, быстро становился «традиционным». «Левые» лозунги отказа от семьи и старого уклада отбрасывались, и в СССР, и в КНР возвращалась патриархальная мораль пусть и в новой упаковке. То же происходило во Франции после революции 1789–1793 годов и в других государствах.

К переформатированию близок другой самый простой и старый способ избавления от деградации и деградантов — варваризация общества. Варваризация несет в себе не обновление, а редукцию социальных структур и связей, что позволяет отбросить излишнюю «постмодернистскую» сложность больного социума. Общество вновь возвращается к простым правилам существования, без «экзистенциальных» самоистязаний, без преувеличенной сложности бытия, которую конструирует рефлексирующая культура, без чрезмерного разброса мнений в вопросах этики. Мир становится хотя и более одномерным и монохромным, но и более четким в определении добра и зла, понимания, что такое хорошо и что плохо. А главное, вновь жестко определяются социальные роли. Главной задачей женщины вновь становится материнство (продолжение рода) и забота о семье. Главной функцией мужчины — добывание средств существования и охрана семьи. Праздность и холостяцкая жизнь из общества изгоняется. Моральные регуляторы опять становятся однозначными и обязательными для всех. Свобода как возможность делать все, что заблагорассудится, лишь бы соседи не жаловались, заменяется строгими нормами того, что делать можно и чего делать нельзя. Пример тому — победа христианства над язычеством в империи древнего Рима. Вместо «разболтанной» морали старых богов (греческие боги могли заниматься сексом с земными женщинами!) пришел новый Бог — строгий, накладывающий недвусмысленные обязательства на людей (посты, ежедневные молитвы, запрет на разводы и свободную любовь, призыв к покаянию и т. д.). Принятие ригористской религии было средством спасения от морального разложения общества.

Уже отмечалось, что нормы, включая запреты, это средства социальной дисциплины. Еще в древности сложилось понимание, что без социальной дисциплины и самодисциплины (внешних и внутренне усвоенных норм) сохранить этнос невозможно, поэтому она стала сердцевиной «традиционной морали» и традиционалистского социума.

Еще одна мера — ужесточение режима власти. Падение пассионарности в некогда сильном государстве стимулирует спрос на цезарей. Подспудная мысль: «Если коллективный разум не помогает, то, может, диктатор сконцентрирует общую волю?» создает в обществе благоприятную атмосферу для прихода к власти «сильной личности». Вообще-то, это один из самых распространенных способов преодоления слабости государства — мобилизация национальной энергии и объединения правящего класса вокруг одной цели и одного правителя-вождя. Поэтому установление диктатуры еще не означает, что общество находится в состоянии деградации. Это может свидетельствовать о не способности общества решить проблемы «демократическим» (что бы под этим ни подразумевалось) путем. Таковым было фюрерство (вождизм) Гитлера. Германия испытывала нужду в объединяющей идее и сильной власти, чтобы развернуть свой потенциал. После некоторых колебаний между марксизмом и фашизмом выбор был сделан в пользу нацизма. А вот возвышение института императоров в древнем Риме, начало которому положил Юлий Цезарь, было реакцией и ответом на обозначившийся деградационный процесс. Так что следует различать виды диктатур: когда она устанавливается для полного раскрытия возможностей нации, а когда для ее спасения от самоуничтожения.

Наиболее жесткой мерой по оздоровлению является «чистка» общества от «шлаков» путем истребления деградантов. В годы английской и французской революций XVII и XVIII вв. «антисистемная» аристократия частично была уничтожена, часть изгнана в эмиграцию. Как и бывает в период великих переломов, пострадало множество невинных людей, которые никак не подходили под определение «деграданты». Но что делать, если в спокойное время правящему классу не удалось совладать со своими антипассионарными собратьями по социальному сословию? Сорвавшаяся снежная лавина сносит все на своем пути. Значит, надо вовремя реагировать на образование «навеса», то есть своевременно и целенаправленно реагировать на декаданс, как зримое проявление деятельности деградантов и упадка этноэнергетики. Конечно, это сложно, потому что декаданс начинается с культуры и обычно связан с талантливыми людьми и появлением талантливых, хотя и «спорных» произведений искусства. И что собственно надо делать:

запрещать, уничтожать? А «судьи кто?» Запреты в Советском Союзе вызвали лишь напряжение в культурной среде и не остановили рост влияния деградантов, хотя бы потому, что деградация охватила саму властвующую номенклатуру. Это подобно инфекции: если процесс начался в культуре, это означает, что он уже полным ходом идет в обществе, а власть не отделима от него. Обычно декаданс «переваривается» здоровым социальным организмом, и он становится фактом («артефактом») культуры, этакой изюминкой, пряностью, и ничем более. Иначе складывается ситуация, когда падает энерговоспроизводство нации. Декаданс становится дополнительным источником эрозии социальных связей.

Ответ на ослабление энергетических возможностей общества правящий класс дает по-разному. Например, в США на ключевые посты во все большем числе стали рекрутироваться «варяги» — иностранцы, получившие американское гражданство. Первым в этом ряду стал родившийся в Германии Генри Киссинджер. В 1974 г. он стал государственным секретарем (министром иностранных дел) в администрации президента Картера. Помощником по национальной безопасности президента Рейгана назначили поляка Збигнева Бжезинского. При президенте Буше госсекретарем стала эмигрантка из Чехии М. Олдбрайт. Но наиболее крупные кадровые пертурбации произошли в ходе президентских выборов 2008 года. Впервые в «новой Римской империи» президентом стал чернокожий, причем даже не коренной афроамериканец. Отец родился и жил в Кении, где и встретил будущую мать 48-го президента США. Показательно, что как на первых, так и вторых выборах Обама выиграл у представителей англосаксонской элиты страны.

Помимо «кенийца» Обамы, в его команду вошел все тот же Бжезинский, а министром энергетики (по сути, это главное государственное инновационное ведомство страны) назначили Нобелевского лауреата по физике китайца Стивена Чу. С. Чу был главой физфака Стэнфорского университета и лаборатории в Беркли. Ему и поручили реализовывать энергосберегающую и экологическую политику новой администрации.

Такая политика обновления кадров со стороны не нова: в древнем Риме и Византии в период спада ее использовали очень широко. Так, с III века римские императоры были исключительно из других этносов, что помогло продлить существование империи на двести лет.

Строки О. Шпенглера в «Закате Европы»: «Умирая, античный мир не знал, что умирает…. Но наш дар — дар предвидения своей неизбежной судьбы. Мы будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения острым взором опытного врача», — могут быть эпиграфом к состоянию Европы как XX века, так и нынешнего. Своеобразным ответом на энергетическое охлаждение европейской цивилизации после Первой мировой войны стали «пассионарные» течения авторитарного образца — большевизм, итальянский фашизм, германский нацизм. Они и впрямь стряхнули с Европы сонливость и способствовали обновлению западных демократий. После разгрома фашизма, в Италии, ФРГ и Японии нашли другие способы пассионарной (энергетически-активной) мобилизации нации. Научно-техническая революция и экономическая экспансия оказались более эффективным и бескровным средством создания силы, чем «национальные» и классовые революции. Но эти факторы начинают выдыхаться и деградационные процессы возобновили свою разрушительную работу.

Диктатура и репрессии не подходят современному западному обществу. Но если в обществе проступила ржавчина деградации, то, что можно сделать для ее блокирования? Это открытая научная и политикопсихологическая проблема. Ее сложность определяется не только возможностью оспорить любые предлагаемые меры (в гуманитарной сфере, в отличие от естественных наук, нет четких критериев «плохого-хорошего», действенного и малоэффективного), но и нежеланием зависимой от деградантов части общества признать наличие самого процесса деградации. Но если даже общественность согласится, что такие процессы идут, то как выработать программу по их лечению? Ведь единого мнения по таким «смутным» вопросам достичь никогда не удастся.

Необходимо особо отметить, что борьба с деградацией может стать предлогом для неблаговидных целей. Так, в XX веке первыми в Европе провозгласили борьбу с деградацией германские нацисты. Заявив о существовании проблемы качества народа и производных от этого качества общественных и государственных институтов, включая мораль, семью, искусство, национальную психологию, нацисты стали решать проблему за пределами гуманизма, путем создания расы «сверхчеловека» и истребления «неполноценных». И ведь практика поначалу, вроде бы, свидетельствовала об их правоте. С Германией случилось форменное чудо. Всего за шесть лет своего правления Гитлер восстановил экономику и воссоздал сильные вооруженные силы, захватил без единого выстрела Австрию и Чехию, с легкостью разгромил Францию и поставил на грань поражения Великобританию и СССР. Деяния из цикла «этого не может быть, но случилось». Возник нацистский соблазн, которому поддались такие деятели культуры, как Нобелевский лауреат норвежский писатель Кнут Гамсун или талантливый кинодокументалист Лена Рифеншталь. Но, возрождая нацию, гитлеровцы запустили другой процесс деградации — деградации человеческого в человеке. Такое общество, укрепись оно, также стало бы тупиковой цивилизационной ветвью, подобно империям ацтеков или инков.