Декабрь без Рождества
Шрифт:
И Экипаж стронулся. Матросы бежали в сторону Галерной. Помощь мятежникам спешила.
…А тем временем в Конногвардейских казармах единственная жертва прозвучавших выстрелов — Михаил Андреевич Милорадович, с багровой пеной на синих утончившихся губах, вконец обессиленный операцией, зачем-то потребовал, чтобы хирург показал ему только что извлеченную пулю.
Пулю пришлось поднести к самым глазам: зрение генерала мутилось.
— Не солдатская, — четко и ясно произнес он. — Не солдатская. Господи, благодарю Тебя! Я умру с легким сердцем.
Глава XVII
При сем разухабистом пении Роман Кириллович не изменился в лице, но поспешил выпрыгнуть из саней, приостановившихся, не доехав до Кирпичного переулка.
Словно навстречу ему дверь части громко распахнулась под ударом ноги. И словно выбила пробку наполненной шумом бутылки. Теперь орал не только рассевшийся в снегу около крыльца топорник, очевидно, вышедший остудить голову, но слились в единый рев еще множество нестройных мужских голосов. Пьяных голосов. Пьяных в лоскуты.
Вышедший же трубочист озирался по сторонам, словно только что и внезапно пробудился ото сна, а вид имел невообразимо дурацкий: два связанных меж собою черных кожаных сигнальных шара болтались у него на шее.
— У кота, у кота, Да колыбелька золота! А за милой моей, Дают шесть душегрей! Выехали гости, Скачут через мостик! —надрывался под крыльцом уже обезноженный топорник.
— К свиньям тебя в кормушку, — ругнулся Роман Кириллович, и, спихнув пьяного трубочиста с дороги, устремился внутрь. — Брандмейстер!
В низком помещении, где меж нарами висели веревки для сушения намокшей одежды, по обыкновению было хоть вешай топор, благо топоров хватало. Но происходило притом нечто не весьма обыкновенное: посредине громоздился польский бочонок [47] с выбитым верхом. Водку из него черпали прямо кто чем мог — глиняными и оловянными кружками, ковшиками для воды.
— Брандмейстер!!
Зычный оклик Сабурова произвел некоторое действие. Брандмейстер отставил стакан и сделал пару неуверенных шагов навстречу.
47
В польской бочке — 8 ведер и 14 чарок.
— Что происходит, я спрашиваю?
— Так ведь не самочинно, ваше в… вашество, — пожарный зажевал конец фразы, обдумать которую не мог. — Особый случай! Да! Г… господа офицеры привезли от г… губернатора! Праздник! Присяга г… государю Николай Палычу! Сказано было, всем честным служивым г… гулять!
Лицо Роман Кирилловича потемнело. Резко обернувшись, он бегом бросился назад.
— К Львиному мостику! На Казанскую! Со всей мочи гони! — крикнул он, плюхнувшись в сани.
…После полудня уж минуло полчаса. Николай Павлович решился разделить то немногое, чем располагал. Одну роту он выдвинул на набережную, дабы отрезать карей от Исакиевского моста. Остальные преображенцы оставались при нем — на углу бульвара и площади.
— Государь! Слава Богу, медные лбы! — выкрикнул молоденький поручик Ивелин, но тут же густо залился краской. — Прошу прощения, Ваше Величество…
— Пустое, лбы и впрямь медные, долгонько добирались, — с облегчением рассмеялся Николай. — Вот что, друг мой… Ты, я гляжу, человек мне верный?
— Хоть нас и мало, зато предателей нет! — вытянулся молодой офицер.
— Езжай-ка стрелой к моим саперам. Из первых же саней высади седоков, хоть с пистолетом, и в казармы. Они должны были уж присягнуть. И, коли саперы мои присягнули мне, пусть выходят.
— На площадь, Ваше Величество?
Николай на мгновение задумался. Прав ли Роскоф? Если б знать наверное…
— Нет, в Зимний. Береженого Бог бережет, пусть укрепят защиту Зимнего.
Камни под ногами гудели. Конногвардейцы в латах летели галопом на своих мощных конях.
Полк гремел, как надвигающаяся гроза. Никаких сомнений не было больше в лицах, сомнения остались в казармах. Полк сделал свой выбор.
— Живее, Орлов! — крикнул Николай, не успел командир полка спешиться. — Разворачивай своих к Адмиралтейству спиной! Будем брать их в кольцо. Во всяком случае, попытаемся.
…Деревянная каланча 2-й Адмиралтейской части вызвала было у Роман Кирилловича досадливую мысль, что в городе, немало, невзирая на благодетельную воду каналов, страдавшем от пожаров, дело их тушения поставлено из рук вон плохо: уж коли может загореться то, что должно грозить огню… Впрочем, мысль он отбросил как ненужную и вновь выскочил из саней.
Оживленный гул, донесшийся, когда он рванул дверь части, было заставил его скрипнуть зубами.
— Вот так праздник!
— Любо!
— Жалует новый Государь простых служивых!
Польская бочка была и тут, но Сабуров с облегчением выдохнул: веселые голоса и лица были трезвы, а водка не почата. Как раз, когда он вбежал, один из пожарных примеривался, чтоб вышибить круг.
— Кто привез?! — взревел Роман Кириллович. — Задержать мерзавцев!
— Так ведь из дворца же прислали… По случаю праздника, — недовольно возразил брандмейстер.
— Ах, из дворца! Не от губернатора на сей раз, — коротко хохотнул Роман Кириллович.
— Как есть из дворца.
— Затейники… За ногу их!
Случись на месте Сабурова Платон Филиппович, тот задался бы непростым вопросом: кольцо с резным «азом», быть может, еще и способное прийти на помощь, не было известно Домрачеву [48] с его ведомством. Ну кто, в самом деле, мог знать, что оное ведомство понадобится? И что делать, как вынудить к повиновению, как объяснить? Но Роман Кирилловичу всегда покорялись потому, что подобные вопросы вовсе не приходили ему в голову.
48
Брандмайор Санкт-Петербурга.