Декабристки. Тысячи верст до любви

Алексеева Татьяна Сергеевна

– Барыня вас весь вечер ждали, просили сказать, чтобы вы к ним поднялись, – сообщил дворецкий чуть ворчливым тоном.

– Да, я знаю! – рассеянно отозвался Трубецкой и со всех ног бросился по лестнице наверх, к будуару супруги.

Екатерина встретила его на верхней ступеньке лестницы – одетая, но с распущенными волосами и, как с удивлением внезапно понял Сергей, невероятно красивая. В руке она держала совсем короткую, почти до конца догоревшую свечу.

– Катя, Каташа… – князь остановился на пару ступенек ниже ее и беспомощно развел руками. – Ты во всем была права.

Екатерина не стала спрашивать ни о чем ее муж говорит, ни где он был все это время и почему явился домой так поздно. Она молча обняла Сергея и мягко потянула в свою

комнату.

– Пойдем сядем, расскажешь мне все спокойно! – прошептал ее ласковый голос, и Сергею вдруг стало ясно, что жена и так знает о случившемся почти все. Знает, несмотря на то что он никогда не рассказывал ей о тайных обществах ничего конкретного. Знает, потому что сама сумела обо всем догадаться по тем общим фразам, которые слышала от него раньше.

– Идем ко мне в кабинет. – Трубецкой осторожно высвободился из ее объятий и потянул супругу дальше по коридору. – Мне надо будет избавиться от всех писем… вообще от всех бумаг!

– Прямо сейчас надо избавляться? – уточнила Екатерина.

– Да, сейчас. Этой ночью. Завтра уже будет поздно, – ответил Сергей.

– Тогда поторопимся! – решила княгиня и, первой вбежав в его комнату, принялась зажигать стоявшие на столе и на каминной полке свечи. Затем она схватила каминный совочек для угля и вопросительно посмотрела на мужа. Тот кивнул:

– Да, я сам сейчас растоплю, не надо слуг звать. Незачем им пока знать, что происходит.

У него мелькнула мысль, что завтра челядь все равно узнает обо всем, но князь тут же отогнал ее. Это все было не так важно, сейчас он должен был думать о том, что делать ему самому.

Вдвоем с Екатериной они растопили камин, и Сергей принялся доставать из ящиков своего стола многочисленные бумаги. Длинные письма и маленькие записки, черновики, страницы из личных дневников – множество исписанных неровным почерком листов, часто с кляксами и перечеркнутыми строчками… Разбирать, какие из них имели отношение к деятельности тайных обществ, а какие были просто личными, у Трубецкого уже не было времени, и он, смяв несколько верхних листов в большой бесформенный комок, бросил его в камин. Только что разведенный и пока еще слабый огонь с жадностью набросился на исписанную бумагу, и от писем в одно мгновение не осталось ничего, кроме горсти легкого пепла. Но вслед за первым бумажным шаром в камин полетел еще один, и начавшие было угасать языки пламени снова выросли, ярко осветив кабинет Трубецкого.

– Мне свои письма принести? Те, что ты мне писал? – спросила Екатерина. Князь Сергей кивнул:

– Неси. Будет лучше, если их тоже не останется. Не хочу, чтобы они попали в лапы жандармам!

Трубецкая тут же неслышно вышла из кабинета. Князь достал из ящика следующую пачку бумаг и тоже отправил ее в огонь. Исписанные листы громко зашуршали, сворачиваясь в огне в рулоны и чернея, несколько ярких искр вылетели из камина и погасли, не долетев до прикрывающего его экрана. Сергей поднял кочергу и принялся ворошить ею угли, перемешивая их с недогоревшими обрывками писем, помогая бумаге и написанным на ней словам поскорее превратиться в пепел. Пламя разгорелось сильнее, вновь ярко осветило комнату теплым красновато-оранжевым светом, таким неуместно веселым, что Трубецкой поморщился от досады. Раньше он любил смотреть на горящий в камине огонь – это всегда приводило его в самое хорошее расположение духа, но теперь ему было не до веселья. В огне камина сгорали не просто письма друзей, которые он когда-то нетерпеливо распечатывал и с радостью принимался читать, и Екатерины, на которые он набрасывался с особенной жадностью, не просто деловые бумаги, составлением которых он так не любил заниматься, не просто распоряжения для управляющих и дворецкого – там скукоживалась, чернела и рассыпалась невесомым пеплом вся его прежняя жизнь. В пламени с треском сгорала наивная вера в то, что он может изменить к лучшему весь мир и сделать всех людей счастливыми, ярко вспыхивала убежденность, что ради этой прекрасной цели можно пожертвовать несколькими или даже многими людьми, рассеивалась легким, почти невидимым дымом готовность принести в такую жертву самого себя.

В кабинет вернулась Екатерина. В одной руке она держала красивую резную шкатулку, в которой хранила письма своих родственников и самых близких подруг, а в другой – толстую пачку еще каких-то конвертов.

– Это еще не все, сейчас я остальное принесу! – сообщила она и положила шкатулку и конверты с письмами на пол перед камином. Сергей ответил ей сосредоточенным кивком – он в тот момент как раз комкал очередные несколько исписанных чьим-то каллиграфическим почерком листов. Екатерина снова исчезла и снова вернулась через несколько минут, высыпав на пол еще один огромный ворох бумаг. Пламя в камине, словно радуясь такой богатой добыче, разгорелось еще жарче, и его многочисленные языки бешено заплясали на бумажных листах. Больше они в ту ночь не угасали: Трубецкие каждую минуту подкидывали в камин все новые и новые письма, не давая огню ослабнуть. И огонь, благодарный людям за такую неслыханную щедрость, полыхал все сильнее, превращая в одинаковые горстки пепла каждое из принесенных ему в жертву писем. Он даже пытался вырваться из камина наружу, самые длинные языки пламени вытягивались так далеко, что едва не обжигали руки жгущих бумаги супругов, в воздух взлетали искры, а на пол вываливались маленькие тлеющие угольки. Сергей и Екатерина поспешно наступали на них, не давая им разгореться сильнее и поджечь паркет, но огонь все равно продолжал бушевать в тщетной надежде вырваться из камина и охватить весь дом.

Угомонилось ненасытное пламя, лишь когда черное небо за окном стало чуть-чуть светлее и приобрело темно-фиолетовый оттенок. Князь Сергей бросил в камин последнюю бумажку, оглядел усыпанный золой и заставленный пустыми шкатулками и ящиками стола пол своего кабинета и устало выдохнул:

– Все. Теперь, если… когда за мной придут, я никого не подведу под следствие. Разве только тебя, душа моя… – поднял он глаза на замершую рядом жену. – Но ты – женщина, ты скажешь, что ничего не знала, что я все скрывал от тебя. Тебе поверят.

– А за тобой могут прийти уже завтра? То есть сегодня? – со сдерживаемой тревогой в голосе спросила Екатерина.

– За мной придут, – поправил ее Сергей. – Сегодня, самое позднее к вечеру.

Трубецкая в ответ промолчала, устремив на мужа выжидающий взгляд. Всю ночь она, ни о чем не спрашивая, чтобы не терять времени даром, помогала ему жечь письма, но теперь знала, что имеет право услышать обо всем случившемся. А еще – что Сергей обязательно все ей расскажет.

Князь Трубецкой и сам понимал, что теперь ему придется раскрыть жене всю правду о своей деятельности в Северном обществе, больше ничего не скрывая и не ограничиваясь полунамеками. И когда ему стало ясно, что сейчас все тайны, в которые он не хотел посвящать Екатерину раньше, будут раскрыты, Сергей внезапно почувствовал облегчение. Это значило, что между ними не будет больше никаких секретов, что он сможет, впервые в жизни, быть полностью, предельно откровенным с любимой женщиной. И так будет всегда, все оставшееся время, которое они проведут вместе, – ему не придется ничего утаивать от нее и уклоняться от ее вопросов, извиняясь и объясняя, что он не может выдать не свою тайну. Ему вообще никогда больше не придется ее обманывать!

Правда, продлится эта абсолютно честная жизнь совсем недолго, в лучшем случае несколько дней – это князь Сергей тоже понимал очень хорошо. Но это лишь подстегивало его как можно быстрее выложить Екатерине все – чтобы оставшееся время насладиться хоть одним большим доверительным разговором с ней.

Трубецкой придвинул поближе к камину два стула и, дождавшись, когда супруга займет один из них, присел на краешек второго и немного поворошил кочергой догорающие угли. По ним снова побежали маленькие язычки пламени, и на хозяев дома полыхнуло жаром. Сергей встретился взглядом с Екатериной и принялся рассказывать…