Декабристки. Тысячи верст до любви
Шрифт:
Теперь он точно знал, для чего был нужен, для чего судьба хранила его на поле боя. Не для войны, не для победы над врагами России. Для мира. Для того, чтобы не допустить гораздо более страшной вещи, чем война с другим государством. В этом и ни в чем другом было его главное предназначение, для этого он был рожден, а все остальное, вся его военная карьера и выигранные сражения, было лишь подготовкой к этому главному. «И я это выполню!» – было последней мыслью Михаила Андреевича перед тем, как он подъехал почти вплотную к выстроившимся перед памятником Петру людям.
– Здравия желаю! – крикнул он во все горло, и его сильный голос легко перекрыл царивший на площади шум. Это было не так уж трудно – когда-то Милорадович
Михаил выхватил шпагу из ножен и резко взмахнул ею, салютуя военным. Некоторые из собравшихся вскинули руки к киверам, отдавая ему честь в ответ на его приветствие. Однако сделали это далеко не все. Большинство остались стоять, не шелохнувшись, и, глядя на них, те, кто поприветствовал генерал-губернатора, тоже поспешно и как будто бы виновато опустили руки. Милорадовичу показалось, что некоторые из стоявших в первых рядах офицеров посмотрели на них осуждающе.
– Ах, вы так… – тихо буркнул себе под нос Михаил Андреевич и снова возвысил голос: – Здесь есть те, кто воевал со мной? Кто из вас был со мной под Кульмом, Люценом, Бауценом? Кто защищал вместе со мной Родину?!
Они молчали. Сотни пар глаз по-прежнему смотрели на Милорадовича, и он, переводя взгляд с одного офицера на другого, видел на их лицах растерянность и замешательство. Они уже поняли, что делают «что-то не то», уже начали прислушиваться к его словам, и теперь необходимо было только удержать их внимание, не дать им снова окунуться в те недостойные русских дворян вольнодумные идеи, которые привели их на эту площадь.
– Молчите? – заговорил он еще громче, уже на пределе своих сил. – Никто из вас там не был? Я так и знал! – Михаил приподнялся на стременах и выпрямился еще сильнее, стараясь стать как можно выше. – Слава Богу, здесь нет ни одного русского солдата!!!
Собравшиеся уже не просто молчали, не зная, что ответить. Некоторые из них, встречаясь взглядом с Милорадовичем, отводили глаза, некоторые опускали голову. Генерал-губернатор ощутил еще более сильную уверенность. Сражение шло полным ходом, и пока все складывалось в его пользу. Еще несколько усилий, и он победит!
– Вы все присягали на верность императору Александру, царствие ему небесное! – гремел его голос над толпой. – Вы все должны были присягнуть императору Константину! А раз вы это сделали, то должны исполнять его волю! А воля его была в том, чтобы императором стал Николай!
Ответом Михаилу Андреевичу снова была тишина. Еще больше смущенных его словами людей, еще больше опущенных глаз. Вот один из ближайших к нему молодых офицеров вскинул голову, собираясь что-то сказать, но не решился – лишь глотнул ртом воздух и снова сник, снова превратился в растерянного мальчишку, которого взрослые застукали за какой-нибудь глупой шалостью. Да они и были мальчишками – большинству, как успел заметить генерал-губернатор, едва ли минуло двадцать пять лет! Он снисходительно вздохнул – и чего им не сиделось спокойно, что за юношеская дурь пригнала их сюда, к памятнику основателю столицы? Однако если слишком насесть на эти горячие головы, они его не только не послушают, но и нарочно, в пику ему, не уйдут с площади и устроят резню. С ними обязательно нужно пойти хоть на какие-то уступки. Вернее, сделать так, чтобы они решили, будто бы им уступают…
– Да, мы все надеялись, что на престол взойдет Константин! – крикнул Милорадович. – Да, я тоже на это надеялся! Мне тоже хотелось бы, чтобы нашей Родиной правил он, а не Николай! Но мы с вами – не дети и не глупые женщины, чтобы капризничать и требовать такого царя, который нам больше нравится, мы взрослые люди!
Один из офицеров, чье лицо сразу показалось Милорадовичу знакомым, хотя он и не смог вспомнить его имени, чуть заметно кивнул. Затем этот жест повторил стоявший позади него солдат. Они готовы были согласиться с оратором, и если бы Михаил Андреевич продолжил свою речь, с ним наверняка согласилось бы большинство вышедших на площадь. Во всяком случае, в это генерал-губернатор верил все те несколько минут, которые ему еще оставалось жить.
– Не мешайте солдатам исполнять свой долг! – прозвучал над толпой другой, не менее уверенный голос.
Милорадович вскинулся. Человека, не побоявшегося перебить его, он тоже хорошо знал.
– Приказывайте своим крестьянам, поручик Оболенский! – вспыхнул он. – А мне никто не может запретить говорить с моими солдатами!
Лицо молодого Евгения Оболенского перекосило яростью, и Михаил Андреевич не успел произнести больше ни слова. Оболенский выхватил ружье у одного из стоявших рядом солдат и замахнулся им на лошадь генерал-губернатора, пытаясь напугать ее и заставить отойти подальше. Лошадь испуганно шарахнулась в сторону, уворачиваясь от направленного на нее штыка, и тотчас же Милорадович почувствовал боль в боку. На мгновение ему показалось, что Оболенский просто сильно ударил его ружьем, и генерал-губернатор уже собирался прикрикнуть на наглеца еще сильнее и поставить его на место, но боль вдруг вспыхнула с новой силой, и он, ухватившись рукой за бок, почувствовал под пальцами отвратительную на ощупь липкую жижу. Сабля, которую он все еще сжимал в правой руке, выскользнула из мгновенно ослабевших пальцев и со звоном упала на обледеневшую мостовую. Нет, его не просто ударили! «Вот, значит, каково это… – судорожно хватая ртом воздух, удивился про себя Милорадович. – За всю войну – ни разу ни царапины! Зато теперь… от своих…»
Адъютант что-то закричал, подбежал вплотную к его лошади и протянул к нему руки. Михаил Андреевич раздраженно отмахнулся от него – он еще держался в седле, еще мог говорить, у него еще был шанс все-таки остановить толпу!
Он отогнал накатившую на него слабость, вцепился обеими руками в луки седла и медленно выпрямился, а затем чуть подался вперед.
– На кого руку поднимаешь?.. – начал было он, снова встретившись глазами с белым, как лежащий вокруг снег, Оболенским, но закончить фразу ему было не суждено. Над толпой прогремел выстрел, и новая боль в спине полностью заглушила старую в боку. Милорадович еле слышно охнул и стал плавно сползать с седла на бок. Чьи-то руки подхватили его, замедлили падение, а потом к ним на помощь пришли еще одни. Вместе они не дали генерал-губернатору коснуться земли, подняли его в воздух и куда-то понесли, но куда – он не видел, да и не хотел этого знать. В голове у него вертелась только одна мысль, заслонившая собой все, даже сильнейшую боль: он не справился. Ему не удалось сделать то, что он был должен, не удалось выполнить свое предназначение.
– Я не смог… я не оправдал… – попытался сказать он несущему его адъютанту, но изо рта у него вырвался только хрип, в котором тот вряд ли сумел разобрать хоть слово. А еще через секунду над площадью раздался грохот множества новых выстрелов, в котором утонули все прочие звуки. Первый выстрел в безоружного Михаила Андреевича стал сигналом к атаке, после него вышедшим на площадь военным стало ясно: теперь им дозволено все. Толпа с громкими криками двинулась через площадь в сторону Зимнего дворца, по пути обрастая присоединившимися к ней любопытными прохожими и уже забыв о своей первой жертве, которую несколько солдат, понукаемые адъютантом, спешно уносили прочь.