Декабристы
Шрифт:
Поступал Бобрищев-Пушкин осторожно. И всё же не уберёгся, не услышал кошачий шаг.
Подкрался тихонько Глыбов, глянул в замочную скважину - с поличным застал Бобрищева.
Заблестели глаза у тюремщика. Выполнил он угрозу. Надели на руки Бобрищева-Пушкина тяжёлые цепи - железные рукавички.
Глыбов был страшно доволен:
– Хи-хи, время нынче смотри какое: в рукавичках господа офицеры ходят.
И опять начинал:
– Мне что генерал? Я сам генерал. Мне что князь? Я сам князь. Я Глыбов.
Ходит
– Не спать! Не спать!
– Не ходить! Не ходить!
– Мо-о-лчать!
ФОНВИЗИН
Узникам Алексеевского равелина дважды в неделю разрешались короткие прогулки по тюремному двору.
Двор маленький, прогулка крохотная. Шаг вперёд, шаг назад - вот и вся прогулка.
Во время одной из таких прогулок декабриста генерала Михаила Александровича Фонвизина кто-то окликнул:
– Здравия желаю, ваше превосходительство!
Фонвизин поднял глаза:
– Петров?!
– Так точно, ваше превосходительство!
– Откуда же ты, Петров?
Объяснил солдат, что несёт караул в Петропавловской крепости.
– Да я не один, - добавил.
– Здесь и Мышкин, и Дугин, и унтер-офицер Измайлов, может, помните, ваше превосходительство?
– Как же, помню, помню - орлы!
– ответил Фонвизин.
Оказывается, охрану Петропавловской крепости в этот день несли солдаты, которыми генерал когда-то командовал.
Солдаты очень любили своего командира. Фонвизин был одним из немногих, кто отменил у себя в полку телесные наказания.
Посмотрел Петров на генерала:
– Михаил Александрович, ваше превосходительство, значит, и вы тут? Вон оно как.
– Потом перешёл на шёпот: - Мало вас тогда было. Э-эх! Петров замолчал. Затем неожиданно: - Один минут, ваше превосходительство, - и куда-то исчез.
Вскоре солдат вернулся. Но не один. С ним ещё двое - Дугин и унтер-офицер Измайлов.
– Здравия желаем, ваше превосходительство, - поприветствовали солдаты своего бывшего командира.
Затем Измайлов тихо сказал:
– Бегите, Михаил Александрович. Караулы у крепости наши.
Фонвизин смутился.
– Бегите, - зачастил Измайлов, - не мешкав, бегите, ваше превосходительство. В другой раз такого не будет.
Караулы, что ни день, меняются.
Фонвизин покачал головой.
– Бегите, - повторил Измайлов, - о нас не тревожьтесь. Комар не подточит носа. Не видели, не знаем, не ведаем. А ежели и палок дадут, спина у солдат привычная.
– Спасибо, братцы, - сказал Фонвизин.
– Спасибо. Ценю. До гроба ценить буду. Не помышлял о спасении. Об отечестве думал. Не получилось. Не один я тут. Не мне выходить одному отсюда. Прощайте!
– Кончай прогулку. Кончай прогулку!
– раздался голос дежурного офицера.
– Прощайте, - ещё раз повторил Фонвизин.
ОЛЕНЬКА
Представился случай бежать из Петропавловской крепости и поручику Николаю Басаргину.
Поручик был молод. Отличался весёлым нравом. Однако в крепости Басаргин изменился.
Стал грустен, задумчив. Что-то мучило Басаргина. Нет, не суда он страшился, не суровой расправы. Человеком он был отважным. Осталась на воле у поручика дочка. Безумно любил Басаргин свою Оленьку. Думал теперь об Оленьке. "Эх, бежать бы из крепости!"
И вдруг однажды тюремный сторож сказал Басаргину:
– Жалко мне вас, ваше благородие. И я готов вам помочь.
"Чем же он может помочь?
– подумал поручик.
– Разве что притащит лишнюю порцию каши".
Через день унтер-офицер (тюремный сторож был в унтер-офицерском звании) снова появился в камере Басаргина и опять зашептал:
– Ваше благородие, хотите бежать из крепости?
Всего, что угодно, ожидал Басаргин, только не этого. Даже не поверил тюремному сторожу.
– Как же ты через все караулы - в кармане, что ли, меня пронесёшь?
– Хотя б и в кармане, - загадкой ответил сторож.
Долго не мог заснуть в ту ночь Басаргин. Лежал он на нарах, смотрел в сырой потолок. И представлялась поручику Оленька. Шли они вместе по лугу. Носились стрижи над обрывом. В небе висело солнце. Тихо шептались травы. Заливалась Оленька смехом.
"Убегу. Ради неё убегу", - решил, засыпая, поручик.
Заснул он и снова увидел Оленьку. Только девочке вовсе не три года, а взрослая Оленька. Красивая, стройная. Смотрит Оленька на отца и вдруг задаёт вопрос:
"Скажи, а это верно, что ты убежал из крепости?"
"Верно".
"А верно, что остальные пошли на каторгу?"
Запнулся с ответом поручик и тут же открыл глаза. Чувствует - пробил его пот холодный. Утром в камере вновь появился тюремный сторож.
– Всё договорено, ваше благородие. Готовьтесь. Нынче ночью.
Посмотрел Басаргин на унтер-офицера и говорит:
– Братец, прости, не могу: Оленька.
– Что - Оленька?
– не понял сторож.
– Не велит.
Унтер-офицер удивлённо посмотрел на Басаргина.
– Не простит, понимаешь, Оленька. Ступай, дорогой, ступай.
Сторож хотел что-то сказать.
– Ступай, - повторил Басаргин.
"Э-эх, рехнулся, видать, поручик", - подумал унтер-офицер, выходя из камеры.
"ОХ, ОХ..."
– Ох, ох, - вздыхала княгиня Ордын-Нащокина, - от чего уберёг господь! Они-то, батюшка мой (княгиня имела в виду декабристов), все, как один, грабители.