Декабрьский вечер
Шрифт:
– Что?
– Мама больна! Маргарет Остин, она известный учёный! Мы на станции «Аврора», я не могу её разбудить… – сбивчиво говорит Даниэль.
– Что за бред, – сердятся в трубке, – на станции не может быть ребенка.
– Может, я ведь есть! – отчаянно восклицает Даниэль.
Шипение.
– Мальчик, прекрати баловаться! – кричат в трубке. – Не отвлекай нас от настоящей работы!
– Но…
Шипение обрывается, становится тихо. Даниэль кладёт трубку обратно на рычажок и возвращается к маме в спальню.
Глава 4
Когда Даниэлю было семь, он захотел собаку. Многие дети хотят домашнего питомца, и Даниэль тоже хотел. Когда он жил у бабушки в солнечном городе, у них была собака, её звали Лайла. Она жила во дворе в будке, лаяла на всех прохожих и давала себя погладить, если Даниэль приносил ей что-нибудь вкусное. Когда она видела, что Даниэль спускается по ступеням, то вставала и начинала вилять хвостом. Как будто даже улыбалась. Они дружили.
Но в Арктике не заведёшь собаку и уж тем более не поселишь её в будке снаружи – она там замёрзнет.
Даниэлю очень хотелось, чтобы кто-нибудь радовался ему так же, как Лайла, а не просто говорил: «Иди поиграй» или «Иди учи уроки» (Даниэль занимался сам, по программе домашнего обучения). Поэтому он приставал к маме и спрашивал, можно ли привезти из города хотя бы хомячка. Он бы жил на станции в клетке, а Даниэль ухаживал бы за ним, кормил бы размороженными овощами, а хомячок радовался бы ему и запихивал морковку за щёку.
Сначала мама молчала и делала вид, что не слышит. Но Даниэль не успокаивался, и она начала злиться. «Какой ещё хомячок? – воскликнула она. – Что за глупости! На станции не может быть хомячка!»
– Но детей тоже не может быть на станции, а я есть, – сказал Даниэль.
Мама ничего не ответила, только посмотрела на него своими большими серыми глазами, и Даниэль увидел в них льдинки. Потом он узнал, что официально вообще не числился на станции, а взрослые «закрыли на него глаза», потому что мама была очень ценным специалистом и им пришлось согласиться. Даниэль долго думал, что означает «закрыть на кого-то глаза», а потом понял: это когда он заходит в комнату и пытается с кем-то заговорить или показать рисунок, а все взрослые делают вид, что его здесь нет.
Хомячка Даниэлю так и не привезли (а ведь он помещался даже в карман куртки!). Он ходил очень грустный, и тогда механик Джон сказал ему:
– А ты заведи себе горностая.
– Как это?
Механик Джон подвёл Даниэля к окну и указал на снег. Там сидел рыжеватый зверёк с треугольной мордочкой и умными чёрными глазками.
– Это горностай, – сказал Джон. – Они часто забегают на территорию. Хорошо, что сейчас лето, а то зимой они белые и увидеть их можно только благодаря чёрному кончику хвоста.
Джон засмеялся.
– Но как я его заведу? – спросил Даниэль. – Он ведь там, а я здесь.
– А тебе обязательно, чтобы он был рядом с тобой? – спросил Джон.
– Конечно. Как же тогда с ним дружить?
– Дружить можно и на расстоянии, – ответил Джон. – В дружбе главное не находиться всегда рядом, а хорошо относиться и заботиться.
Даниэль вспомнил Лайлу, которая вообще-то жила во дворе, а не в доме, и кивнул. С тех пор он стал выносить на улицу остатки еды для горностая и даже дал ему имя – Молния. Потому что он бегал по белому снегу быстро, как молния по небу, и был почти такого же цвета.
Мама сердилась и говорила, что если все начнут подкармливать горностаев, то это нарушит естественный пищевой цикл животных, что может повлиять на уклад жизни коренных народов Арктики и даже поставить их существование под угрозу.
Но Джон говорил: «У всех должны быть друзья», и тогда она поджимала губы и возвращалась к своим записям.
Глава 5
Даниэль просидел у маминой постели ещё два часа, но она так и не пришла в себя. И лоб у неё все такой же горячий, а Даниэль не может дать ей таблетки, потому что она не в силах их проглотить. Можно было бы сделать укол (в аптечке лежат шприцы и ампулы), но Даниэль не знает, как.
Он думает, что делать.
«Вот бы здесь был кто-то из взрослых», – вздыхает Даниэль. А потом понимает, что он уже и сам почти взрослый, ему ведь скоро одиннадцать. Про таких как он говорят «подросток», но звучит это как что-то плохое, пренебрежительное, как будто на пути из ребёнка во взрослого ты превращаешься в какой-то недоделыш.
Даниэль слоняется по непривычно пустой станции. В ней удивительно тихо, даже приборы не пищат.
Он снова трогает мамин лоб, она лежит с закрытыми глазами и открытым ртом. «Лучше бы это я заболел», – думает Даниэль.
Удивительно, но с тех пор, как Даниэль начал жить с мамой, он почти перестал болеть. Психолог на станции сказал, что простуды Даниэля были «психосоматическими», что так он пытался привлечь к себе внимание и заставить её остаться рядом, а не уезжать в очередную экспедицию. Мама тогда странно посмотрела на Даниэля, а он покраснел и отвёл глаза. «Это подсознательное, – добавил психолог, – он неспециально».