Декалог
Шрифт:
Адам. Привет. Извини, что я без звонка. Михал просил, чтобы я забрал чертежи. Он тебе говорил? Анка приносит из отцовской комнаты рулон; Адам хочет уйти.
Анка. Адам…
Адам. Да?
Анка. Вы с папой давно дружите?
Адам. С института.
Анка. Адам… Какая была моя мама?
Адам. Похожая на тебя.
Анка. Лицом?
Адам. Лицом тоже. И вообще…
Анка.
Адам огорошен; Анка это замечает.
Адам. Откуда мне знать.
Анка. Что-то, о чем бы она не хотела мне говорить…
Адам. Она была такая же, как ты. Если бы захотела, сказала.
Анка. Мне было пять дней, когда она умерла.
Адам. Написала бы письмо. А почему ты спрашиваешь?
Анка. Она мне несколько раз снилась. И всякий раз что-то говорила, но не знаю, что.
Адам понимающе кивает.
Адам. Извини… Мне пора… Я зайду, когда Михал вернется…
Анка возвращается к столу с конвертами и уже совершенно уверенно пишет письмо от своей матери себе самой. Закругленные, слегка наклонные женские буквы заполняют страницу.
14
Анка — в очках — стоит на автобусной остановке перед аэровокзалом. Присматривается к проходящим мимо нее людям. Только что прилетел самолет из одной из юго-восточных стран, где курс доллара для нас исключительно выгоден. С галереи, любезничая с незнакомой девушкой, спускается пожилой господин; через минуту из зала прилета выходит и Михал. Согнувшись под тяжестью рюкзака, бредет к остановке, озираясь по сторонам: отсутствие Анки его удивляет. Наконец замечает дочку и радостно улыбается.
Михал. Вот ты где…
С изумлением смотрит на очки.
Михал. Красивые… светлые…
Анка глядит на него без улыбки.
Михал. Что-нибудь случилось?
Анка. Нет…
Михал. Ты как-то странно на меня смотришь…
Анка. «Дорогая доченька…»
Михал. Что, что?
Анка. «Дорогая доченька. Не знаю, как ты выглядишь, когда читаешь это письмо, и сколько тебе лет. Наверно, уже взрослая и Михала нет в живых. А сейчас ты совсем крохотная. Я видела тебя всего один раз, больше не приносили, потому что я, наверное, скоро умру…»
Анка смотрит на Михала, избегая его взгляда. Михал пальцем
Анка. «…Должна тебе признаться, Михал — не твой отец. Кто настоящий отец, не столь уж и важно, это была минутная слабость, глупость и подлость. Уверена, Михал будет тебя любить, как родную дочь, я его знаю и не сомневаюсь, что тебе с ним будет хорошо. Я представляю, как ты там, у себя, читаешь это письмо. У тебя светлые волосы, правда? Тонкие пальцы и нежная шея. Так бы мне хотелось. Мама».
Михал отпускает Анкину голову. Она стоит, понурившись, слегка дрожа.
Михал. Ты должна была его прочесть… когда… когда меня…
Анка. Знаю.
Михал. Тогда зачем?
Снова приподнимает за подбородок ее лицо — на этот раз резко, почти грубо. Анка морщится.
Михал. Зачем?!
Он не в состоянии сдержаться. Размахнувшись, дает Анке пощечину. Только после второго удара Анка заслоняет лицо руками. Люди смотрят в их сторону, Михал овладевает собой. Поднимает рюкзак и решительным шагом уходит.
15
Михал выглядывает из окошка, ищет взглядом Анку. Смотрит на свою руку, которой ее ударил. Он зол на Анку, но и на себя тоже — прежде всего на себя.
16
Анка выходит из такси перед домом, где живет Ярек. Это целый квартал старых невысоких домов еще довоенной постройки.
17
Мать Ярека, женщина лет пятидесяти, уже смирившаяся и со своим возрастом, и с внешним видом, открывает дверь. Квартира небольшая, бедно обставленная.
Анка. Ярек дома?
Мать Ярека принадлежит к разряду женщин, которые подружкам своих сыновей сразу начинают говорить «ты».
Мать Ярека. Его нет… заходи.
Анка. Можно?
Мать Ярека шире распахивает дверь. Убирает с большого обеденного стола увеличительные стекла, разделенный на квадратные отделеньица ящик, в котором лежат листья: она их изучала или описывала.