Дела и речи
Шрифт:
НЕГРЫ И ДЖОН БРАУН
Редактору негритянской газеты «Прогресс» Эртелу
Отвиль-Хауз, 31 марта 1860
Вы, сударь, благородный представитель негритянской расы, той части человечества, которую в течение столь долгих лет притесняли и не признавали.
Всюду, по всему земному шару, в людях пылает единый огонь; доказательство тому — такие негры, как вы. Было ли несколько Адамов? Пусть натуралисты спорят по этому вопросу; достоверно лишь то, что бог — один.
А поскольку у всех один отец, мы — братья.
За эту истину Джон Браун отдал свою жизнь; за эту истину борюсь и я. Вы
На земле нет ни белых, ни черных, есть только умы; вы — один из них. Перед богом все души белы.
Я люблю вашу страну, вашу расу, вашу свободу, вашу революцию, вашу республику. Ваш великолепный благодатный остров пленяет сейчас свободные души; он подал великий пример; он сломил деспотизм.
Он поможет нам сломить рабство.
Ибо рабство, в любых своих видах, исчезнет. Южные штаты убили не Джона Брауна, они убили рабство.
Отныне Американский союз надо считать распавшимся, что бы ни твердило нам позорное послание президента Бьюкенена. Я глубоко сожалею об этом, но теперь иначе быть не может; Юг и Север разделены виселицей Джона Брауна. Солидарность тут невозможна. Подобное преступление не совершают вдвоем.
Клеймите же дальше это преступление и крепите дальше вашу славную революцию. Продолжайте ваше дело, вы и ваши достойные сограждане. Ныне Гаити — источник света. Как прекрасно, когда один из факелов прогресса, освещающих путь человечества, держит рука негра!
Ваш брат
Виктор Гюго.
1861
ВОЕННАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В КИТАЙ
Капитану Батлеру
Отвиль-Хауз, 25 ноября 1861
Милостивый государь!
Вы хотите знать мое мнение о военной экспедиции в Китай. Находя ее доблестной и почетной, вы настолько добры, что придаете известное значение и моей оценке; вы считаете, что эта экспедиция, проведенная под соединенными флагами королевы Виктории и императора Наполеона, овеяна славой, которую поделили между собой Франция и Англия, и желали бы знать, отдаю ли я должное английской и французской победе.
Что ж, раз вам хочется услышать мое мнение, я выскажу его.
В одном уголке земного шара существовало чудо мира: оно звалось Летним дворцом. В искусстве заложено два начала — идея, порождающая европейское искусство, и фантазия, порождающая искусство восточное. В искусстве, основанном на фантазии, Летний дворец был тем же, чем является Парфенон в искусстве, основанном на идее. Все, что может создать воображение народа, почти легендарного, воплотилось в этом дворце. Парфенон был творением редкостным и неповторимым, но Летний дворец казался огромным слепком с фантазии, если только с фантазии можно сделать слепок. Представьте себе неописуемое сооружение, нечто подобное волшебному лунному замку: это — Летний дворец. Создайте мечту из мрамора, нефрита, бронзы, фарфора, постройте ее из кедрового дерева, украсьте драгоценностями, задрапируйте шелками, превратите в святилище, в гарем, в крепость, населите богами и чудовищами, покройте лаком, эмалью, позолотой, лепкой, прикажите архитекторам, наделенным воображением поэтов, воплотить тысячу и один сон «Тысячи и одной ночи», окружите садами, бассейнами, сверкающими фонтанами, лебедями, ибисами, павлинами, словом — представьте себе неисчерпаемое и ослепительное богатство человеческой фантазии, претворенной в храм и в дворец, — и перед вами предстанет это чудо. Чтобы создать его, нужен был долголетний труд двух поколений. Это здание, громадное, как город, строилось веками. Для кого? Для народов. Ибо то, что творит время, принадлежит человеку. Художники, поэты, философы знали Летний дворец; о нем упоминает Вольтер. Говорили: Парфенон в Греции, пирамиды в Египте, Колизей в Риме, Собор богоматери в Париже, Летний дворец на Востоке. Кто не видел его воочию, тот представлял его себе в мечтах. Это был потрясающий, несравненный шедевр, который рисовался вдалеке, в каких-то таинственных сумерках, словно силуэт азиатской цивилизации на горизонте цивилизации европейской.
Это чудо исчезло.
Однажды двое бандитов ворвались в Летний дворец. Один разграбил его, другой поджег. Победа, оказывается, может быть грабительницей. Победители расхитили все богатства Летнего дворца и поделили добычу. Во всем этом замешано имя Эльгина, роковым образом заставляющее вспомнить Парфенон. То, что сделали с Парфеноном, сделали и с Летним дворцом, но куда усерднее и обстоятельнее, не оставив после себя уже ничего. Все сокровища наших соборов, вместе взятые, не могли бы сравниться с этим огромным и великолепным музеем Востока. Там хранились не только замечательные произведения искусства, но и богатейшие собрания золотых и серебряных изделий. Громкий подвиг и славная пожива! Один из победителей набил карманы, другой, глядя на него, наполнил сундуки; и оба, взявшись за руки, довольные вернулись в Европу. Такова история двух бандитов.
Мы, европейцы, считаем себя людьми цивилизованными, и для нас китайцы — варвары. Но вот как цивилизация обошлась с варварством.
Перед судом истории один из бандитов будет называться Францией, другой — Англией. Но я протестую, и я вам благодарен за то, что вы дали мне возможность выразить мой протест. Преступления властителей нельзя вменять в вину тем, над кем они властвуют; правительства подчас бывают бандитами, народы же — никогда.
Французская империя захватила половину этих сокровищ и теперь с наивным бесстыдством собственника выставляет напоказ великолепные древности Летнего дворца. Я верю, что придет день, когда освобожденная и очищенная Франция вернет свою добычу разграбленному Китаю.
А пока что свидетельствую: двумя грабителями был совершен грабеж.
Как видите, сударь, я отдаю должное военной экспедиции в Китай.
Виктор Гюго.
1862
ОСУЖДЕННЫЕ ИЗ ШАРЛЕРУА
Письмо в редакции нескольких бельгийских газет
Отвиль-Хауз, 21 января 1862
Милостивый государь!
Я живу уединенно, и спешная работа, особенно за последние два месяца, захватила меня настолько, что я не знаю ни о чем, что происходит за пределами моего дома.
Сегодня один из моих друзей принес мне несколько газет, в которых напечатаны очень хорошие стихи, представляющие собой просьбу о помиловании девяти приговоренных к смертной казни. Под этими стихами я прочел свое имя.
Стихи эти писал не я.
Но кто бы ни был их автор, я благодарен ему.
Когда дело идет о спасении жизней, я не вижу ничего плохого в том, что пользуются моим именем и даже им злоупотребляют.
К тому же, когда речь идет о таком деле, злоупотребление кажется мне почти невозможным. Именно в данном случае, безусловно, цель оправдывает средства.
Пусть автор позволит мне еще раз выразить восхищение его стихами. Они, повторяю, кажутся мне очень хорошими. И к первой благодарности присоединяю вторую — за то, что он помог мне узнать о печальном деле Шарлеруа. Я расцениваю эти стихи как призыв ко мне. Напоминая мне об усилиях, которые я предпринимал при других подобных же обстоятельствах, автор как бы приглашает меня поднять свой голос и сейчас. Я признателен автору за великодушный способ, избранный им для того, чтобы потребовать от меня исполнения долга. Я откликаюсь на его призыв. Я присоединяюсь к его попытке сберечь Бельгии девять жизней, обреченных на эшафот. Он обращается к королю; я мало знаком с королями — я обращаюсь к народу. С точки зрения прогресса, дело в Эно является для Бельгии одним из тех испытаний, из которых народы выходят либо униженными, либо возвеличенными.