Дела и речи

Гюго Виктор

Из этих злодеяний наихудшее — смертная казнь. И разве, и в нашем столетии, она не применяется даже низшими судебными инстанциями за обычные правонарушения? 20 апреля 1849 года служанка Сара Томас, девушка семнадцати лет, была казнена в Бристоле за то, что в порыве гнева убила поленом избивавшую ее хозяйку. Осужденная не хотела умирать. Чтобы втащить ее на эшафот, потребовалось семь человек. Ее повесили силой. Когда на нее набрасывали петлю, палач спросил ее, не хочет ли она передать что-либо своему отцу. Она на миг перестала хрипеть и ответила: «Да, да, скажите ему, что я его люблю». В начале этого века, в царствование Георга III, в Лондоне были приговорены к смертной казни за кражу трое детей из класса ragged (оборвышей). Как указывает «Ньюгейт Календер», старшему из них не было еще четырнадцати лет. Повесили всех троих детей.

Что за странное представление составили себе люди о смертной казни! Как! В обыкновенной одежде я не имею права убивать, а в судейской мантии — я имею это право? Значит, судейская мантия,

подобно сутане Ришелье, покрывает все! Социальная защита? Ах, я вас прошу, избавьте меня от такой защиты! Это убийство, убийство — вот что это. Разве человекоубийство может быть дозволено когда бы то ни было, за исключением случая законной самообороны, в самом узком смысле этого слова (ибо если нападающий, раненный вами, упал, вы уже обязаны оказать ему помощь)? И разве то, что запрещено отдельной личности, разрешается группе лиц? Палач — вот зловещая разновидность убийцы! Убийца официальный, убийца патентованный, находящийся на службе, получающий жалованье, призываемый в определенные часы, совершающий свое дело на виду у всех, убивающий при свете солнца, использующий в качестве орудия смерти «жезл правосудия», признанный всеми государственный убийца! Убийца-чиновник, убийца, укрывшийся под сенью закона, убийца от имени всех! Он получил полномочия на убийство от меня, он получил их от вас. Он душит и режет, а потом хлопает общество по плечу и говорит: «Я работаю на тебя, плати». Он убийца cum privilegio legis, [21] убийца, убивающий на основании декрета законодателя, обсуждения присяжных, решения судьи, с благословения священника, под охраной солдат, в присутствии созерцающей толпы. Это убийца, которого подчас поддерживают сами осужденные на смерть. Так я, обращающийся к вам, как-то раз спорил с неким Марки, приговоренным к смерти, который теоретически был сторонником смертной казни, точно так же, как за два года перед одним нашумевшим процессом я дискутировал по этому поводу с чиновником судебного ведомства Тестом, который одобрял позорящие наказания. Пусть цивилизация знает: она отвечает за палача. Ну что же! Вы ненавидите убийство до такой степени, что убиваете убийцу, я же ненавижу убийство до такой степени, что препятствую вам стать убийцей. Всё против одного: социальное могущество, сосредоточенное в гильотине, общественная сила, растраченная на агонию, — что может быть отвратительнее? Убийство человека человеком приводит в ужас, убийство человека людьми подавляет.

21

По закону (лат.)

И нужно ли вам повторять без конца, что этот человек, чтобы раскаяться и искупить свою вину, чтобы освободиться от тяжелой ответственности, угнетающей его душу, должен потратить весь остаток своей жизни? Вы же даете ему всего несколько минут! По какому праву? Как осмеливаетесь вы брать на себя страшную ответственность за сокращение срока, оставшегося ему для различных проявлений раскаяния? Отдаете ли вы себе отчет в том, что, убив не раскаявшегося преступника, вы принимаете его вину на себя и она становится вашей виной? Вы свершаете больше чем убийство человека — вы убиваете совесть.

По какому праву вы раньше срока назначаете бога судьей? На каком основании вы распоряжаетесь его волей? Разве его суд — одна из инстанций вашего суда? Неужто вы считаете ваш суд равным божьему суду? Одно из двух: или вы верующие, или нет. Если вы верующие, то как осмеливаетесь вы бросать бессмертие в лицо вечности? Если же вы неверующие, как смеете обрекать живое существо на небытие?

Есть один криминалист, который установил следующее различие: «Делают промах, говоря «казнь»;следует говорить «возмещение».Общество не убивает, оно лишает жизни». Мы, простые смертные, не понимаем этих тонкостей.

Произносят слово «правосудие». Правосудие! О, эта священнейшая и почитаемая всеми идея, это высочайшее равенство, эта глубочайшая правдивость, эта таинственная добросовестность, заимствованная из идеала, эта верховная справедливость, трепещущая пред необъятной вечностью, зияющей перед нами, эта целомудренная чистота неуязвимого беспристрастия, это равновесие невесомого, это понятие, вобравшее в себя все, это наивысшая мудрость, сочетающаяся с состраданием, эта суровая доброта, эта лучезарная равнодействующая всеобщей совести, эта абстракция абсолютного, превращающаяся в земную реальность, это видение права, это сияние вечности, представшей взорам человека, — правосудие! Эта священная интуиция истинного, одним своим присутствием определяющая соотношение добра и зла и делающая человека, в тот момент, когда она в него проникает, богоравным, явление конечное, чьим законом является быть пропорциональным бесконечному, эта божественная сущность, которую язычество превращает в богиню, а христианство в архангела, этот исполин, упирающийся ногами в человеческое сердце и крыльями в звезды, эта Юнгфрау человеческих добродетелей, эта вершина человеческой души, эта дева… О, благий боже, боже вечный, разве можно представить ее стоящей на гильотине? Разве можно представить ее затягивающей ремни на колодках несчастного? Разве можно представить ее развязывающей своими светозарными

пальцами шнур ножа гильотины? Разве можно представить ее освящающей и одновременно позорящей этого страшного слугу преступления — палача? Разве можно представить ее выставленной напоказ у позорного столба, словно афишу, повешенную расклейщиком объявлений? Разве можно представить себе ее затиснутой в дорожный мешок палача Колкрафта, где с носками и сорочками валяется веревка, на которой он вешал вчера и будет вешать завтра!

Пока будет существовать смертная казнь, от суда присяжных будет веять холодом: там будет царить ночь.

В январе прошлого года в Бельгии, в период судебного разбирательства в Шарлеруа — судебного разбирательства, во время которого из разоблачений, сделанных мимоходом неким Рабе, можно было заключить, что два человека, гильотинированные в предшествующие годы, Гетхальс и Кекке, были, может быть, невинны (как вам нравится это «может быть»), в самый разгар дебатов один адвокат счел необходимым и возможным, учитывая, что большинство преступлений является результатом жестокости, порожденной невежеством, счел необходимым и возможным доказать важность бесплатного обязательного обучения. Генеральный прокурор прервал его речь и решил его высмеять. «Адвокат, — сказал он, — здесь не парламент». Да, господин генеральный прокурор, здесь могила.

У смертной казни есть два рода сторонников — те, кто ее объясняют, и те, кто ее применяют, иными словами — те, кто занимается ее теорией, и те, кто занимается ее практикой. Но между теорией и практикой согласия нет. И они довольно странно спорят друг с другом. Чтобы уничтожить смертную казнь, достаточно устроить между ними диспут. Послушайте же. Те, кто отстаивает смертную казнь, — почему они это делают? Быть может, потому, что казнь является поучительным примером? Да, говорит теория. Нет, говорит практика, и как можно дальше прячет эшафот, уничтожает Монфокон, упраздняет глашатаев, избегает базарных дней, устанавливает свои механизмы в полночь, а наносит удар на рассвете; в некоторых странах, в Америке и Пруссии, вешают и обезглавливают при закрытых дверях. Быть может, потому, что смертная казнь является выражением справедливости? Да, говорит теория, человек виновен, он наказан. Нет, говорит практика, ибо, что человек наказан — это хорошо, что он мертв — это неплохо, — но кто эта женщина? Вдова. Кто эти дети? Сироты. Вот что оставила за собой смерть. Вдова и сироты, то есть наказанные и в то же время невинные. Где же ваша справедливость? Но если смертная казнь несправедлива, быть может она полезна? Да, говорит теория, труп уже не будет нас беспокоить. Нет, говорит практика, ведь этот труп завещает вам семью, семью без отца, семью без хлеба: вот вдова, вынужденная продавать себя, чтобы прожить, и вот дети, вынужденные красть, чтобы есть. Дюмолар, пятилетний вор, был сыном казненного.

Несколько месяцев тому назад на меня набросились со всех сторон за то, что я осмелился сказать, что это следует считать смягчающим обстоятельством.

Как видите, смертная казнь не является ни поучительной, ни справедливой, ни полезной. Что же она такое? Смертная казнь. Это — Она. Sum qui sum. [22] У нее есть свои основания оставаться самой собою. Но что же тогда? Гильотина ради гильотины? Искусство ради искусства?

Подведем итог.

Итак, вместе с вопросом о смертной казни поднимаются все проблемы, все без исключения: социальная проблема, проблема морали, проблема философская и проблема религиозная. Особенно эта, последняя, которая непознаваема. Отдаете ли вы себе в этом отчет? Да, да, я настаиваю! Вы, сторонники смертной казни, задумывались ли вы над этим? Размышляли ли вы об этом внезапном падении человеческой жизни в бесконечность, над этим падением, неожиданным для самих глубин, произошедшим вопреки предначертанию, над этой внезапностью, столь ужасной для таинственных сил. Вы посылаете священника, но он трепещет так же, как и осужденный. Он также ничего не ведает. И вы хотите мраком осветить непроглядную темноту!

22

Я тот, кто есмь (лат.)

Вы ведь никогда сами не наклонялись над бездной неизвестности? Как же вы осмеливаетесь ввергать туда что бы то ни было? Как только на улицах наших городов появляется эшафот, из мрака, окружающего этот зловещий силуэт, исходит беспредельный трепет, который с вашей Гревской площади доходит до престола всевышнего. Вторжение эшафота потрясает даже ночь. Смертная казнь — это рука общества, держащая человека над бездной, вот она разжимается и выпускает его. Человек падает. Мыслитель, постигший некоторые стороны неизвестности, ощущает содрогание этой таинственной тьмы. О люди, что вы сделали? Кто поймет трепет тьмы? Куда отправилась эта душа? Что вы об этом знаете?

Около Парижа есть отвратительное поле — Кламар. Это место проклятых могил. Это место свидания всех казненных. Там ни у одного скелета нет черепа. И человеческое общество может спокойно спать по соседству с этим полем! Да, на земле есть кладбища, созданные богом. Они выше нашего суждения, богу известно, почему. Но разве можно думать без ужаса о кладбище, созданном человеком!

Нет, мы не устанем восклицать: «Долой эшафот! Смерть смерти!»

Мыслящего человека узнают по священному благоговению перед жизнью.