Дела семейные

Мистри Рохинтон

— Бешеный был успех, — закончил Бхаскар, наслаждаясь смехом Виласа и Йезада. — Но капуровский проект означает перенос уличного действа в закрытое помещение. — Уловив сомнение во взгляде Йезада, заспешил пояснить свою мысль:-Когда мы играем на улицах, действие начинается внезапно. Без объявления. Мы начинаем спорить, ссориться, изображать пьяных, будто это происходит в реальной жизни. Люди останавливаются посмотреть, в чем дело, собирается толпа.

— Все так, но здесь есть и отличие, — возразил ему Готам, — рано или поздно, наш уличный зритель начинает

понимать, что именно происходит, что он — зритель, который смотрит и так, представление. У мистера Капура не будет зрителя.

— Не могу согласиться, — взвился Бхаскар. — Хочу подчеркнуть, что он сам будет и зрителем, и актером, отнюдь этого не подозревая.

— Актер, не подозревающий, что он играет, — это деревянная марионетка, — веско произнес Готам, уверенный, что одержал победу.

— В культуре, утверждающей судьбу в качестве верховной силы, мы все марионетки, — столь же веско ответствовал Бхаскар.

Йезад заерзал: хорошо бы они поскорей сошли с этих театральных котурнов. По тому, какой взят тон, они в любую минуту могут принять позу, выпятить грудь, задрать подбородок, выбросить руку с воображаемым мечом и возгласить «берегись!» на манер Чанджибхаи Чичипопо.

— Мы не обсуждаем проблему рока и свободной воли, — парировал Готам, — это за рамками темы.

— Все это взаимосвязано, — не сдавался Бхаскар. — Ты не можешь отрешиться от традиционных идей, таких же ненужных, как арка просцениума.

— Чушь, арка просцениума абсолютно жизненна и сейчас. Она просто превратилась в дорожку просцениума, которая…

— Достаточно, мистер Бхаскар Оливье и мистер Готам Гилгуд, — не выдержал Вилас. — Через пятнадцать минут Йезаду и мне нужно быть на работе!

Вмешательство Виласа дало Йезаду возможность хоть рассказать, что было с Капуром. Йезад очень старался подчеркнуть, что любит Капура и весь их розыгрыш предназначен лишь для того, чтобы подтолкнуть его к тому, чего ему самому всегда хотелось, — к участию в выборах.

— Собственно говоря, это тоже одно из ваших представлений на социальные темы, его даже можно назвать «Угроза Шив Сены».

— Верно, — откликнулся Готам, — по сути, это стимулирование Капура с неявной моралью: кто способен противостоять злу, не должен игнорировать его.

— Ты подумай! Так кто лишен гибкости? Какого же ты черта говорил…

— Хватит, хватит! — остановил Бхаскара Вилас. — Мы сейчас говорим о пьесе — о пьесе Йезада.

— Я думаю, это классная идея — использовать налог на Бомбей-Мумбаи, как способ мотивации Капура.

— Спасибо, — ответил Вилас. — Только надо помнить, что речь не идет о простом запугивании. Заставить заплатить легко. Ваше дело — заставить его пойти крестовым походом.

— Ясно, — сказал Готам. — В сущности, Капур должен пережить эпифанию. Следовательно, мы должны донести до него нечто большее, чем просто сиюминутная опасность для него и его магазина. Нам предстоит выйти за пределы здесь и сейчас, миновать мели и мелководья нынешних времен и дать ему узреть ужасы общества, лучшим представителям которого

недостает убежденности, в то время как отребье бурлит страстной энергией.

Актеры продолжали забрасывать друг друга цитатами, но все же удалось договориться: визит состоится через три дня, утром, когда Капур будет в магазине один. Йезад пообещал не показываться — уйдет на переговоры со спортивным руководителем школы Дон Боско.

— Позвольте мне подвести итог, — заявил Бхаскар, не желая упускать аудиторию, — наша цель-возродить благородные побуждения мистера Капура. Мы должны продвинуть его за пределы катарсиса, за пределы жалости и ужаса, введя в состояние ангажированности — на арену эпического реализма, где человек действия…

Йезад перестал слушать. У него голова разболелась от этой тарабарщины.

— Вы двое рассуждаете, будто театр относится к точным наукам, — заметил Вилас.

— Ага, Виласова доктрина вечного скепсиса, — немедленно отреагировал Готам. — Поддайся Брехт такого рода пессимизму, где бы мы сегодня были?

— Но почему простые вещи нужно так замысловато излагать? — настаивал Вилас. — Мы всего лишь собираемся обмануть Капура в достойных целях.

— Ладно, — Йезаду хотелось вернуть их к теме. — Я вам рассказал, как должны выглядеть эти шивсеновцы. Я изложил вам их требования. Что еще вам нужно?

Актеры сказали, что уже проработали все мизансцены, но им нужно еще чаю.

Йезад засмеялся и вместе с Виласом вышел из ресторана, отказавшись от чая и оставив актеров продолжать их споры о перспективах театра.

— Здоровы поговорить, а? — Йезад замотал головой, будто стряхивая с волос словеса.

— Вся труппа такая. Сначала занятно, потом становится невыносимо.

Они остановились у входа в «Бомбейский спорт». Йезад уставился себе под ноги.

— Что не так? — спросил Вилас.

— Сам не знаю. Этот заговор с актерами… А у Капура давление…

— Слушай, если у тебя сомнения, я сейчас же скажу Бхаскару с Готамом, что все отменяется!

— Нет. Не надо отменять.

Йезад пинком сбросил пустую сигаретную пачку с тротуара в канаву.

— Хотелось бы надеяться, что эти двое люди ответственные.

— Ответственные-то они ответственные, но только бы их не занесло…

* * *

И на той же неделе, после утренней встречи в школе Дон Боско, Йезад еле удержался, чтобы сразу не ворваться в каморку Капура. Но удержался, сел за свой стол и сделал вид, будто погрузился в работу. Пусть лучше Капур сам подойдет к нему с новостью.

В витрине пульсировали вспышки красной лампочки, поднималась и опускалась бита. Йезаду начало казаться, будто в окне парит крупное доисторическое насекомое, а в оленях обозначилось нечто от троглодитов. Дай им дубины в копыта, и они станут похожи на уличную шпану, окружившую жертву — человека в красном, не подозревающего, что через миг ему выбьют мозги…

Он вздрогнул, когда его тронули за плечо, прервав эти кровавые сны наяву.

— Чем вы так поглощены? — спросил Капур.