Дела семейные
Шрифт:
Он перебирал конверты, читая надписи: «Масло и хлеб», «Газовый баллон», «Топленое масло», «Рис и сахар», «Молоко и чай», «За электричество и воду», «Мясо»…
Конца не было этим конвертам с их требованиями… А у него всего двадцать рупий… Конверты старые, истрепанные, клапаны вот-вот оторвутся. Он помнил, какими беленькими они были три года назад. Папа с мамой тогда целыми днями говорили о какой — то «надбавке». Он спросил, что значит это слово. «Больше денег», — радостно объяснила мама. Тогда отец сказал, что из-за инфляции деньги дешевеют, и он
Теперь конверты были старые и захватанные, без всякого везения. Их так много, это сколько же нужно денег, чтобы действительно почувствовалась разница. В который положить двадцать рупий, где эти деньги нужнее всего? Решать надо быстро — мама и тетя Дейзи скоро закончат уборку.
Вот конверт «Масло и хлеб». Вчера за завтраком папа сказал:
«Опять сухой тост, спасибо твоей родне».
А мама ответила:
«Не припомню, чтобы твоя родня за пятнадцать лет хоть раз помогла нам».
Папа совсем разозлился и сказал:
«Мои хоть не держат наш дом за больницу!»
Опять они стали ссориться, мама ему напомнила, какими халъкат,сквалыгами, показали себя его сестры перед самой свадьбой, когда не позволили ему ни стула, ни кровати, ни шкафа из квартиры взять, хотя он имел право на свою долю семейной мебели. Ломаной скамейки не увез он из «Джехангир-паласа», удивительно, что еще сумел забрать свою одежду и обувь. Тогда папа сказал, что если она собирается ворошить его семейную историю, то он может сделать то же самое с ее, но только в истории ее семьи были такие вещи, о которых не хочется при детях говорить.
Мама ответила, что, если бы не его сестры, они поселились бы у него дома, дедушке не пришлось бы потратить все деньги, и был бы он сейчас хозяином своей судьбы. Но дедушка всем пожертвовал ради них, он сказал, что нельзя начинать новую жизнь с попреков и ссор.
«Так что помни: это не моя семья повинна в наших проблемах».
Тут папа указал на дедушку, который лежал на диване:
«А это что, по-твоему? Позволь мне сказать, что я взял тебя в жены не ради чести нянчиться с твоим отцом!»
Вспоминая ужасные вещи, которые они наговорили друг другу, Джехангир в оцепенении стоял у шкафа, зажав деньги в кулаке. В его груди нарастала тяжесть, как бывает, когда начинает болеть голова. Интересно, бывает сердечная боль? А таблетки от нее бывают?
В кухне чем-то стукнули. Он пришел в себя. «Масло и хлеб» — так будет лучше всего. Он успел положить свои двадцать рупий в конверт, а конверт в ящик, прежде чем в коридоре послышались шаги. Тетя Дейзи справлялась о дедушкином здоровье, потом они с мамой прошли в большую комнату.
— Папа, посмотри, кто пришел — Дейзи Ичапория.
Дедушка сначала глянул неузнающим взглядом, но потом его
— Скрипачка.
— Очень хорошо, — ответили два женских голоса, а он подумал, что таким тоном мама хвалит его за хорошие отметки.
— Где же ваша скрипка? — спросил дедушка.
— О папа, — засмеялась мама, — Дейзи пришла помочь мне на кухне, а не играть на скрипке.
— «О музыка, ты пища для любви! Играйте же, любовь мою насытьте…» — процитировал дедушка к большому удовольствию Дейзи.
— Папа, отчего ты не расскажешь Дейзи, какое удовольствие тебе доставляет ее игра? Знаете, Дейзи, когда вы играете, отец просто на седьмом небе! Видели бы вы его лицо!
И тихонько добавила, что музыка — просто спасение в его плохие дни. Стоит только зазвучать скрипке, как он сразу успокаивается, как будто лекарство принял.
— Как интересно, — сказала Дейзи. — Я недавно прочла книгу о музыкальной терапии. Там рекомендовались определенные композиции для лечения таких болезней, как мигрень, повышенное или пониженное давление, желудочные колики. Я все не запомнила, но чаще всего там рекомендовался Бах, особенно некоторые фуги из «Хорошо темперированного клавира». Подождите, я сейчас вернусь!
Она вернулась со скрипкой и заиграла быструю мелодию, энергия которой заполнила комнату. Нариман слушал, улыбаясь и закрыв глаза.
Музыка ускользала и возвращалась, кружилась, а Джехангир думал, что так должен чувствовать себя человек, когда несется в открытой машине по пустынной дороге, над головой — стаи птиц, светит солнце и белые облачка плывут по небу.
Скрипачка в последний раз провела смычком и оторвала его от струн.
— Браво, — прошептал Нариман и похлопал в ладоши, но получилось совсем тихо. Зато остальные очень громко аплодировали. — У меня была пластинка на 78 с этой вещью в исполнении Хейфеца. Это ведь Сарасате, «Запатеадо», не так ли?
Дейзи подтвердила, довольная тем, что он знаком с этой вещью.
— Что такое «запа…»? Что это значит? — спросил Джехангир.
— «За-па-те-а-до», — повторил дедушка, — танец, в котором ритм отбивается ногами. От слова «запато», что по-испански значит «башмак».
Джехангиру куда больше нравилась собственная интерпретация музыки — птицы, облака и открытая машина. Но слово он повторил:
— «Запато» — похож на наше «сапат».
— Совершенно верно. Дело в том, что и гуджерати, и испанский относятся к одной и той же индоевропейской языковой семье.
Дайзи заиграла «На крыльях песни» Мендельсона, и все смолкли. А эта музыка, подумал Джехангир, нежнее, она так сладко стекает со скрипки, что он почти чувствует ее вкус. Ему представился мед, нежными золотыми струйками стекающий с ложки. Когда у него болело горло, мама давала ему мед с лимонным соком.
Дейзи закончила, ей снова похлопали. Она стала убирать скрипку.
— Это все? — спросил Нариман. — Вы могли бы репетировать сегодня здесь.
— Вы же не станете слушать мои упражнения, профессор Вакиль.