Дела земные
Шрифт:
— Она изменяет, и мне обидно за отца, она ведь и ему изменяет. — У Чоро сорвался голос от этого отчаянного признания.
Они сидели молча, теперь уже не глядя друг на друга.
— Ты не спрашивай, откуда я это опою, — тише и спокойнее произнес Чоро, — я знаю. И не только я. С ними я и дрался, они мне сказали, но я знал это и без них… Это ничего, — Чоро показал на синяки, — это, говорят, до свадьбы заживет. Тут-то оживет, а в другом месте ноет, — не по летам серьезно усмехнулся Чоро.
Стало тихо, Медер молча глядел на Чоро.
— Что
— Стоило, брат. Ты не переживай, что побили. За одного битого сколько небитых дают…
— Ты знаешь, — еле заметно улыбнулся Чоро, глядя на фотографию Сагынай, — я бы тебе, наверное, не доверился сразу, если бы ты не доверил мне свою тайну. Ведь ты не каждому это говоришь, а? А мне сказал.
Медер потушил сигарету и сказал, вставая с кресла:
— Ты отдыхай, я похожу перед сном. А девочку… — Медер замешкался, посмотрел на Чоро и уже вполне серьезно сказал: — А девушку свою можешь пригласить завтра, съездим в горы, отметим день рождения Сагынай…
Медер подошел к парадному входу театра.
Афиша возвещала о премьере спектакля «Нефертити» [3] .
В фойе театра было пусто, буфетчица убирала со столиков, у вешалки, за стойкой, дремала гардеробщица.
Медер шел, стараясь не нарушить вестибюльный покой.
Открыв двери, он попал в привычный полумрак зала, шел спектакль. Фараон Эхнатон и Нефертити сидели на циновках, покрытых мягким и расцвеченным вавилонским ковром.
— Нафтита! — сказал фараон, пригубив вино. — Человек бывает счастлив?
3
В инсценировке использованы мотивы из романа Г. Гулиа «Фараон Эхнатон»
— Если беден.
— А если богат?
— Никогда!
— Если могуществен?
— Только любовь его делает счастливым.
— И еще способность удивляться. Фараон лег на спину, положив голову на колени царицы. — По свидетельству мудрых, Нафтита, в давние времена случались удивительные происшествия. Это сейчас ничему не дивятся люди. Они привыкли ко всему… Так вот, в те далекие времена, когда в Кеми жили люди, способные удивляться, некий житель пустыни встретил говорящего льва.
Царица усмехнулась.
— Этот лев не очень пришелся по нраву человеку. И человек сказал; «Уступи дорогу!». Он сказал: «уступи», а разве не было дороги слева и справа, сзади и спереди? В пустыне, где песок, везде дорога. Снова повторил человек: «Уступи!». Задумался лев.
Фараон потянулся за бокалом, отпил глоток.
— Ты знаешь, что было дальше?
— Нет, — ответила царица.
— Догадайся.
Она запрокинула голову:
— Лев съел путника?
Фараон молчал. Царица думала над разгадкой…
Они встретились у выхода.
— Ты одна? — спросил Медер, обнимая
— Одна, — ответила Сагынай. — Никому не хотела отдавать твой билет. Зато смотрела за двоих. Тебя видела у дверей.
— Позвала бы.
— Тебе было не до меня, — улыбнулась Сагынай. — Ты не сводил глаз с царицы.
— Я глядел на нее, а видел тебя.
— Я так и подумала и решила не отвлекать…
Медер погладил ее мягкие волосы, поцеловал в щеки.
— Так что же все-таки стало со львом и путником? — спросил Медер.
— А как по-твоему?
— Я думаю, что лев оскорбился, ведь путник унизил его царское достоинство…
— Нет, фараон имел в виду другое.
Он сказал, что его враги порою ему кажутся подобием того льва.
— Казалось бы, все наоборот, ведь лев — это сила и символ власти.
— Фараон был счастлив: он был любим самой красивой женщиной на свете и имел самых сильных и достойных врагов.
— Врагов для полного счастья, — шутливо подтвердил Медер. — А я совсем по-другому воспринял притчу.
— Как? — спросила Сагынай.
— Путник и лев — человек и природа.
— Ну ясно, у кого что болит…
— На самом деле, что стоило путнику обойти благородного, терпеливого льва? — Медер вопросительно вскинул руки. — Так нет же — «уступи!» И все из-за чего? Из-за тщеславия, что есть в натуре человека. «Уступи!» Он должен чувствовать себя покорителем, а не равным — это, видишь ли, человека недостойно.
— Ты неисправим, Медер. Тебе, наверное, снятся только экологические сны: человек и природа? — улыбалась Сагынай.
— Нет, Сагынай, мне снишься ты.
— Ты все воспринимаешь со своей колокольни…
Медер хотел было сказать что-то, но она опередила его.
— А я со своей, — смущенно и лукаво произнесла она, — за двенадцать лет супружества Нефертити родила шестерых детей и осталась царицей красоты. Неужели это достижимо?
— Наверное, раз об этом пишут историки…
— Но как?
— Ну, для начала, наверное, надо выйти замуж. — Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
Они шли, взявшись за руки, мимо бетонных оград, за которыми находились железнодорожные пути. Рядом был вокзал. Пыхтя и выпуская пары, маневрировал паровоз, дробно постукивая по рельсам.
Утром следующего дня Медер шел на работу по широкому бульвару. Время от времени по тенистым аллеям, где раскинули кроны вековые дубы и кряжистые карагачи, пробегали, распушив рыжие хвосты, юркие остроухие белки.
Медер остановился. Улыбаясь, смотрел на лопочущих малышей, окруживших стоящую на задних лапках белку, не заметил, как рядом, на мостовой, остановилась машина. Его негромко окликнули. Это был Касым.
— Очень хорошо, что я тебя встретил, — сказал Касым, когда Медер сел в машину. Они выехали с бульвара на широкий проспект. — В кафе «Сон-Куль» привезли кумыс, горный, с пастбища. Заведующий пригласил, говорит, приезжай, пока не разбавили. Видишь, какой ты везучий?