Делать, что должно!
Шрифт:
– Тревога, господин сотник! – выпалил он. – Загорелся сигнальный огонь на башне в Балдаке!
Сотники замерли, не донеся до рта посуду с вином. Сигнальные башни были построены в каждой деревне морских охотников, хворост на них поджигали при нападении пиратов! За все шесть месяцев не было ни одного сигнала… проклятье!
– Гарнизон, к бою! – взревел Воллаг, ощутив, как раскалённая игла от зуба пронзила челюсть и достала до самых мозгов. – Пиггана ко мне, десятникам собрать людей! Живо, сучьи дети, живо!
С проклятиями он сорвал со стены меховую куртку – одевать кольчугу на прямо на рубаху, когда брызги морских волн едва не замерзают на лету, то ещё удовольствие.
– Что
– Поднимай своих людей, останешься с ними охранять крепость, – ответил Воллаг, подпоясываясь мечом, – может, даст Светлый, это какая-то ошибка!
На ходу затягивая ремень шлема, он сбежал по лестнице во двор. Ратники уже садились в сёдла низкорослых лошадей, люди были хмурые, но спокойные – почти все ветераны, прошедшие кровавые рубки с кочевниками, горцами и разбойниками-степняками. Собралась вся сотня – благо, нынче было на кого оставить крепость.
– Вперёд, сучьи дети! – крикнул Воллаг, оказавшись в седле и бросив на руку круглый щит. – Посмотрим, что там за хрень такая, и накажем шутников, не давших нам спокойно поспать последнюю ночь в этом проклятом гарнизоне! Да поживее, нам ещё домой собираться!
«Твою мать!» – подумал Воллаг полчаса спустя, когда сотня вырвалась на побережье, и он увидел на волнах два драконоголовых корабля северных пиратов. Неглубокая осадка позволила им подойти к самому берегу, безошибочно угадав самое глубокое место – море сейчас было спокойным, и почти все мужчины береговых племён находились в море. Пираты успешно подгадали время для нападения – к утру их и след бы простыл. Корабли принесли не меньше полусотни воинов, а, может, и все семьдесят, большая их часть – в деревне, откуда даже сквозь порывы злого ветра доносятся крики и лязг стали. Морские охотники – народ суровый, за топорами и тесаками далеко ходить не станут, но мужиков в деревне мало, и никак не совладать им с закалёнными рубаками, для которых война и грабёж – основное ремесло.
– Пигган! – рявкнул сотник своему заместителю. – Я с первой и второй десяткой – к морю, а ты с остальными – в деревню! Заставьте их отступать к кораблям, а я позабочусь, чтобы здесь их ждал большой сюрприз!
Во главе двадцати ратников Воллаг помчался к морю. Полная луна бросала бледный свет сквозь изорванные ветром тучи, привычные лошади цеплялись шипастыми подковами за обледенелые камни и гальку. Вот и охрана – из-за прибрежных валунов высыпала дюжина воинов в чешуйчатых бронях, вооружённая длиннющими двуручными мечами и тяжёлыми секирами, с волосами, развевающимися на ветру – в обычае северных пиратов было ходить в бой с непокрытой головой.
– За князя! – заорал Воллаг, ловчее перехватывая копьё и пришпоривая свою кобылу. Ратники подхватили боевой клич, стремительно накатываясь на рассредоточивающихся врагов.
«Твою мать, – вновь подумал сотник, выделив взглядом «своего» противника, – ну почему именно сегодня, а?»
Рослый, как все северяне, воин присел на полусогнутых ногах, ожидая Воллага. Сотник заметил, как он держит двуручник – хочет уйти от копья и рубануть коня по ногам, таким мечом очень даже может и сразу обе отсечь. Воллаг держал копьё прижатым к боку, для таранного удара с наскоку, но, в пяти шагах от врага метнул его прямо из этого, абсолютно неудобного для броска положения – просто толкнул вперёд. Разумеется, никакой силы этот бросок в себе не нёс, попади он в броню, враг бы и не почесался, но Воллаг целил в лицо, и не ожидающий такого северянин не успел полностью отдёрнуть голову. Копьё вспороло ему щёку и рассекло пополам ухо. Воллаг, чуть поворачивая коня, как раз успел выхватить из ножен меч, чтобы на скаку опустить клинок на рыжую макушку.
С лязгом стали, руганью и криками княжеские ратники сшиблись с пиратами. Воллаг увидел, как рухнул срубленный с седла двухлезвийной двуручной секирой десятник.
«Твою мать!» – в третий раз подумал сотник, когда такая же секира почти снесла голову его кобыле. Он успел выдернуть ноги из стремян, но, уже спрыгнув, споткнулся и смачно врезался лицом в мёрзлую гальку. Вскочил, тряся головой и отплёвываясь, развернулся на месте, ударом щита отводя мелькнувшую вновь секиру, и с размаха рубанул пирата по колену, сразу под бронёй.
«Надо будет всё-таки вырвать проклятый зуб!» – подумал он, нанеся тяжёлым сапогом удар в лицо рухнувшего врага.
Глава 8
Бледный серпик молодой луны, мелькающий между туч, почти не давал света, тем более в лесу, где тьма сгущалась под кронами деревьев вовсе уж непроницаемым шатром. Мужчина, идущий по едва заметной тропке между ежевичных кустов, всю жизнь был горожанином, и, хотя для этой прогулки оделся по-походному, дышал тяжело и с присвистом, кряхтел, то и дело оступался, сбивался с тропы, чертыхался, цепляясь одеждой за ветки, и тут же испуганно замирал, вслушиваясь в чужие и непонятные шумы ночного леса. По спине струился липкий пот, и не только от непривычного трудного пути. Мужчина боялся, и кинжал на поясе, рукоять которого он время от времени нашаривал влажной, трясущейся рукой, не прибавлял ему уверенности. Уже несколько раз он готов был бросить затею и бежать по тропинке назад, к утоптанной лесной дороге, на которой с лошадьми остались трое вооружённых слуг, однако каждый раз ревность, ненависть и жажда мести перевешивали страх, и он продолжал путь.
Наконец, тропинка вывела его на крошечную полянку, окружённую чёрными в ночную пору мохнатыми ёлками. Вот она, его цель.
Посреди полянки возвышалась сложенная из природного, не тронутого инструментом камня пирамидка чуть ниже человеческого роста, на плоской вершине которой стоял потемневший от дождей и ветра грубый деревянный крест с железными наконечниками. На кресте было распято высохшее чучело крупной, раскинувшей крылья летучей мыши, у подножия скалил зубы под пустыми провалами глазниц человеческий череп.
Странно, но вездесущие мелкие лесные хищники не потревожили ни костей, ни чучела. На этой полянке даже далёкий вой одинокого волка и уханье филинов смолкли, словно жутковатый алтарь существовал сам по себе, отдельно от окружающей его природы.
Едва переступая ватными ногами, мужчина приблизился, и, обойдя вокруг пирамиды, присел около плоского камня у её подножия. Оглянулся – тьма словно смотрела на него остриями взведённых самострелов и оскаленными пастями. Вздрогнув, мужчина начал было бормотать молитву – и осёкся, вспомнив, в каком месте и почему находится. Дрожащими руками он достал из-за пазухи заготовленный дома тяжёлый кожаный кошель, добротный, с двойными швами, не пропускающими даже воду. Звякнули золотые монеты, но, кроме золота, в кошеле лежал ещё и клочок бумаги, с несколькими словами. Именем человека, которого ночной путник решил обречь на неминуемую смерть.
Кошель лёг на камень. Несколько минут мужчина, стоя на коленях, вслушивался в тишину. Ему казалось, что темнота стала ещё гуще, и из окружающего леса слышится азартное и жаркое дыхание хищников. Стряхнув оцепенение, он вскочил, и бросился по тропинке назад.
Такие пирамиды возвышались в уединённых местах, в лесах, горах и пустынях по всех странах мира. Некоторые правители пытались уничтожать их – но все они умерли, причём умерли неважно. С тех пор никто не трогал проклятых пирамид.