Делать мнение: новая политическая игра
Шрифт:
* Тем самым мы хотим сказать, что исследования, проводимые институтами опросов, очевидно дают социологии материалы, которые интересно анализировать. Разница между специалистами по опросам и социологами находится, в частности, на уровне интерпретации ответов.
изобретают вопросы и анализируют распечатки числовых компьютерных данных, то, напротив, редко сами участвуют в пилотажных интервью или непосредственно в проведении опросов. Разделение труда таково, что они чаще всего не знают о проблемах, с которыми сталкиваются анкетеры, о количестве отказов от заполнения анкеты, об иронической реакции, смехе или возмущении респондентов и т.п. Они более чем когда бы то ни было остаются "закрытыми" в рамках проблематики институтов политической науки и предлагают репрезентативным выборкам совершеннолетнего населения ответить "да" или "нет" на вопросы, похожие на темы университетских дипломов в области политических наук.
По собранным здесь вопросам, задававшимся институтом Софрес*, мы видим, что опрос часто сводится к возложению на респондентов функции "социолога (в сущности, политолога) в отношении самих себя", когда от них требуется ответить на вопросы, которыми задаются политологи, более или менее явно принимающие за "истинное" то мнение, которое собрало наибольшее число голосов: - "Среди следующих мотивов, которые могут привести к голосованию за список Национального Фронта Жан-Мари Ле Пена, какие мотивы кажутся Вам наиболее важными?" (предлагается
* Мы взяли в качестве примера вопросы, заданные этим институтом, потому что он требует большой научной точности в своих исследованиях и является профессиональным "образцом". Но само собой разумеется, что не меньше подобных вопросов мы найдем и в анкетах других крупных институтов опросов.
знают все опрашиваемые ("Вы знаете, что...", "Иногда политических лидеров ранжируют...", "Обычно французов относят к следующим классам..." и т.п.) на самом деле навязывают респондентам определенную проблематику: - "Иногда политических лидеров делят на две категории: с одной стороны, те, кто относятся к "политическому классу" и солидарны между собой, с другой стороны - те, кто держится на дистанции от "политического класса". К какой категории Вы отнесли бы следующих личностей? Ф.Миттеран, Ж.Ширак, Р.Барр, и т.п. (Софрес, август 1984).
– "Обычно французов относят, в соответствии с их политическими мнениями, к тому или иному классу по шкале "левые" - "правые". Можно отнести себя скорее к "левым" или скорее к "правым". А лично Вы, как Вы оценили бы себя по этой шкале? (Софрес, 1966).
– "Вы знаете, что Франция и Англия скоро будут соединены туннелем под Ла-Маншем. Считаете ли Вы, что обустройство подступов и рытье туннеля представляют для окружающей среды очень сильную опасность, достаточно сильную, не очень сильную или вовсе не существенную?" (Софрес, декабрь 1987). Другие вопросы обнаруживают магическую и прорицательскую, если не почти астрологическую, логику: "Как Вы считаете, в ближайшие годы число лесных пожаров будет возрастать или уменьшаться?" (Софрес, декабрь 1987). Наиболее удивительно то, что эти вопросы, которые в большинстве случаев являются таковыми лишь для специалистов (а в двух последних случаях имеют практическое значение и для населения,проживающего близ туннеля и лесов Юга), и на которые, в сущности, только специалисты, наверное, и могут ответить с какой бы то ни было серьезностью, тем не менее собирают весьма большое число ответов (доля "затруднившихся ответить" на два последних вопроса, например, составила соответственно 14% и 13%).
Последствия навязывания вопросов
В то время как темы чисто социологических анкет почти без исключения относятся к сюжетам, которые обычно хорошо определены и непосредственно затрагивают опрашиваемое население, вопросы, задаваемые институтами изучения общественного мнения - а на самом деле, лучше или хуже переформулированные вопросы, поставленные клиентами этих институтов - охватывают самые обширные, самые разнообразные/116/ и иногда самые неожиданные области. Большая часть анкет институтов изучения общественного мнения - это, собственно говоря, анкеты, не допускающие возможность методического контроля, - с учетом как разнообразия затрагиваемых сюжетов, так и социальных различий населения, которое должно на них ответить. Когда мы задаем один и тот же вопрос, а особенно так называемый вопрос "о мнении", такой неоднородной в социальном и культурном планах аудитории, которая обычно составляет подвыборки населения, опрашиваемые этими институтами, то очень трудно быть убежденным, что он понят всеми одинаковым образом. Если в большей части анкет даются ответы на поставленные вопросы, в том числе и на те из них, которые кажутся абсурдными или непонятными, - то не только потому, что люди, согласившиеся на участие в опросе, заранее хотя бы в некоторой мере "идут навстречу" правилам игры анкеты, но еще и потому, что требуемые от них ответы обычно сводятся к простому согласию или несогласию с уже сформулированными мнениями и к выбору заранее закодированных ответов. Иначе говоря, это значит, что с помощью анкеты собирают не данные о самих мнениях, а только "ответы" на вопросы о мнениях, которые могут в разных пропорциях, в зависимости от социальных групп и затронутых тем, соответствовать или не соответствовать действительным мнениям. Профессиональные навыки специалистов по опросам, существование которых не подлежит сомнению, не применяются там, где они должны были бы применяться с точки зрения правильной научной логики: они больше стремятся получить информацию не о действительных мнениях (которых в реальности может быть довольно мало по отдельным проблемам), а получить по каждому вопросу максимум ответов, чтобы иметь возможность говорить об "общественном мнении" и не разочаровать своих клиентов, которые зачастую очень дорого платят за каждый вопрос. Вопрос, дающий высокий процент отказов, может быть, по этой логике, только "неудавшимся" вопросом. Вот почему "специалисты по опросам" изобретают такие формулировки вопросов, чтобы любой человек мог бы что-нибудь ответить; этим они скрывают тот факт, что многие из подобных опросов лишены смысла, по крайней мере для некоторых групп населения, и сильно снижают долю отказов, которые они должны были бы повлечь за собой. Институты почти исключительно используют технику "закрытых вопросов", особенно когда речь идет о так называемых вопросах "о мнениях", а эта техника сильно ограничивает участие опрашиваемого,/117/ который - как, впрочем, и в политике, и мы еще к этому вернемся - может без объяснений ограничиться выбором одного варианта из всех ответов, изобретенных в институтах. Это одновременно позволяет искусственно сократить процент отказов, потому что для отнесения респондентов к чисто "остаточной" категории "не ответивших" нужно, чтобы они выразили явное желание не отвечать или заявили "не знаю"; впрочем, в соответствии с указаниями большинства руководителей институтов изучения общественного мнения, такая возможность предоставляется респондентам лишь в последнюю очередь*.
Техника закрытых вопросов увеличивает риск недоразумений, неизбежно возникающих при проведении любого опроса, так как она может привести к получению скорее поверхностных, - например, случайных или высказываемых "не всерьез" и не влекущих за собой каких-либо последствий, а не действительных ответов. Поэтому зачастую малое количество "не ответивших", обычно получаемое благодаря этой технике, оплачивается большой неопределенностью смысла выраженных ответов, так как невозможно всегда знать, как опрашиваемые поняли вопрос за рамками явной формулировки, и, следовательно, на какой вопрос они отвечали. При исследовании мнений - хотя, несомненно, и меньше, чем при любом другом анкетном опросе - нельзя не спросить себя о том, что значит "понять вопрос" в ситуации интервью. Некоторые методологи называют "правильным" вопрос, сформулированный таким образом, чтобы он мог быть одинаково понятым - и лингвистически и семантически - всеми опрашиваемыми, однако этого недостаточно. Все руководители
* Я подробнее анализировал эти методологические проблемы в книге P.Champagne, R.Lenoir, D.Merllie et L.Pinto, "Introduction a la pratique sociologique", Paris, Dunod-Bordas, 1989, pp.168-210. См. также Д.Гакси (D.Gaxie, "Au-dela des apparences... Sur quelques problemes de mesure des opinions", Actes de la recherche en sciences sociales, 81/82, mars 1990, pp.97-112).
как "проблемы", ни, еще менее, - контекста, особенно политического, который она может включать. Таким образом, респондент чаще, чем кажется, походит на того американского юмориста, который заранее отвечал "да" анкетеру, прежде чем узнать о содержании вопроса ("Я отвечаю "да"... но, вообще-то, какой был вопрос?"), и тот, кто анализирует исследования мнений, часто находится - не всегда это осознавая - в парадоксальной ситуации; она состоит в том, что он точно знает ответы (представленные в форме статистических распределений, вариации которых тщательно исследуются), но имеет очень приблизительное представление о тех многочисленных вопросах, которые поняли за необходимо одинаковой формулировкой анкеты разные категории опрашиваемых и на которые они на самом деле отвечали. Для каждого вопроса, даже для наиболее простых с виду, надо было бы не только построить спектр разных смыслов, которые могут ему придаваться в реальности разными категориями опрашиваемых, но также и меру, в которой эти группы сами задаются данным вопросом и придают ему смысл.
Возьмем следующий пример, взятый из опроса об "окружающей среде" (опрос Софрес, декабрь 1987 года). Вопрос: "Достиг ли или не достиг городской шум невыносимого уровня?", несомненно, с лингвистической точки зрения понятен всем, даже тем, кто не живет в городской зоне. Тем не менее смысл вопроса не так уж однозначен, как это может показаться на первый взгляд. О каких городах идет речь? О тех, в которых проживают опрашиваемые? О тех, которые они знают в более широком смысле? Что они вообще подразумевают под шумом "в городах", в соотношении с деревней? и т.п. Кроме того, на практике этим вопросом не задаются все в равной степени и одним и тем же образом: это показывает тот факт, что "мнения не имеют" 22% сельских жителей, против всего лишь 4% проживающих в парижской агломерации, или то, что приемлемым уровень шума считают 57% служащих и лиц, занятых умственным трудом, против лишь 47% рабочих, а значит, конкретное содержание вопроса неодинаково для этих различных социальных категорий.
Специалистам по опросам следовало бы более серьезно относиться к ответам, которые они получают на редко задаваемые открытые вопросы, как и к ответам на те вопросы, которые просто тестируют знания. Повышенный процент не ответивших, который они чаше всего влекут за собой, или разнообразие порождаемых ими ответов, дают более реальное представление о/119/ мнениях или о действительных знаниях опрашиваемых. Следуя правилам, специалисты по опросам должны были бы использовать эти вопросы как "вопросы-фильтры", позволяющие строить подвыборки респондентов, которые были бы, без сомнения, менее многочисленны, чем подвыборки, искусственно получаемые ими с помощью закрытых вопросов, но которые позволяли бы выделить слои населения, действительно затрагиваемые или заинтересованные проблемами каждого исследования.
Например, когда, по данным опроса о "французах и окружающей среде", проведенного институтом КСО в декабре 1988 года по заказу Государственного секретариата по окружающей среде, оказывается, что только 35% опрошенных знают, кто является министром по окружающей среде (в том числе 49% служащих и занятых умственным трудом, против 27% рабочих), можно задаться вопросом, действительно ли нужно спрашивать у всех респондентов, считают ли они его "очень хорошим, вполне хорошим, довольно плохим или очень плохим министром окружающей среды" (в то же время мнение по этому поводу очевидно имеют 54%), или находят ли они его "симпатичным, компетентным, "устаревшим", наивным, эффективным, убеждающим, современным, близким к нуждам людей, искренним" (по этим позициям ответило от 50 до 62%), или считают ли, что "Мишель Рокар был прав паи неправ, назначив приверженца "зеленых" на пост министра окружающей среды" (мнения по этому поводу не имеют лишь 16%, в том числе 9% из числа служащих и работников умственного труда). Подобным же образом, когда известно, что при вопросе, о чем "сразу подумал" респондент при слове "окружающая среда", только 24% вспоминают о проблемах загрязнения, и 12% - об охране природы (при этом 26% указали "природу" вообще, 24% - условия жизни, 32% - социальную или городскую среду, некоторые назвали даже эмигрантов и т.п.), то можно считать мало вероятным, что они думали об одном и том же, отвечая далее на вопрос, "является ли борьба за охрану окружающей среды (какой?) делом тех, кто имеет привилегии (какие?)" (23% сельских работников и 21% рабочих считают, что "да", против только 5% служащих и лиц, занятых умственным трудом). Возьмем последний пример из опроса Софрес, проведенного в декабре 1987 года и также посвященного окружающей среде, хотя мы могли бы умножить число примеров по этой, уже весьма широко изученной, теме, спросим себя, насколько можно доверять тому факту, что 95% опрошенных имеют мнение о том, следует ли усилить или ослабить/120/ законодательство в области охраны окружающей среды, которое, по их оценкам, знают лишь 23%.
Эти замечания столь элементарны, что следовало бы спросить, почему они не возникают у специалистов по опросам. Дело в том, что социальные агенты, наиболее заинтересованные в опросах, также относятся к наиболее заинтересованным в политике. Одни и те же лица и формулируют вопросы, и знализируют ответы. Так как вопросы создаются в рамках их политической культуры, то им кажется естественным задавать их всем. Кроме того, разделение исследовательского труда приводит к тому, что политологи сами редко задают неспециалистам вопросы, конструируемые ими в собственных целях, и объясняет то, что часто они в последнюю очередь могут оценить значительное расстояние, существующее между заданным вопросом и вопросом, понятым большинством респондентов. В качестве эксперимента стоило бы однажды спросить у респондентов, как они поставили бы вопросы, а затем сравнить их разные формулировки с формулировкой политологов. Даже когда пресса проводит опросы с явной целью измерения политической культуры граждан, она остается слепой к радикальным выводам по поводу практики проведения опросов, которые она должна была бы из этого извлечь. Так, например, в ходе одного опроса ИПСОС - Ле Монд 13-14 марта 1988 года был задан "открытый вопрос" (журналист подчеркивал весьма неординарный характер этого подхода) о том, какой смысл респонденты придавали двадцати ключевым словам тогдашней предвыборной борьбы ("безработица", "сосуществование", "группы интересов", "государство-попечитель", "дерегулирование" и т.п.) Столкнувшись с большим количеством "не ответивших" или "давших произвольный ответ", журналист сделал вывод о "чрезвычайных потерях в политической коммуникации, происходящих между передачей и восприятием сообщения" (тем самым он имплицитно критикует политиков, не умеющих передать свое сообщение), не видя, что это исследование скорее свидетельствует против практики опросов общественного мнения в том виде, в каком она обычно существует в прессе.