Делать мнение: новая политическая игра
Шрифт:
Если, таким образом, мы временно оставим в стороне проблемы политической метафизики и займемся только вопросом сбора индивидуальных мнений (когда они существуют) по поводу определенного числа сюжетов, волнующих политико-журналистское поле, то, бесспорно, применение исследовательского инструментария в принципе позволяет получить более достоверные данные, чем простые случайные, пристрастные и лишенные методической базы построения/109/ субъектов, уверенных в своем знании того, о чем думает большинство их сограждан или, по крайней мере, старающихся всех в этом убедить. Тем не менее надо признать, что теперь доверие, которое некоторые люди оказывают данным этих опросов, столь же чрезмерно, как и недоверие, имевшее место в 60-е годы при их включении в политическую жизнь. Когда мы прибегаем к методу анкетного опроса, надо учитывать те крайне специфические социальные условия, в которых происходит сбор данных. Этот метод исследования, вербальный по своей сущности, дает информацию скорее не о поведении, практиках или даже - что может показаться парадоксальным - мнениях, а о заявлениях по поводу поведения,
Недостаточно констатировать - как делают руководители институтов изучения общественного мнения - что исследования мнений наконец стали "делом привычки" и теперь "признаны всеми" (впрочем, стоило бы существенно уточнить это утверждение), чтобы вывести отсюда, что ответы стали сегодня более "искренними", более "истинными" или "достоверными"*. Надо, напротив, спросить себя о последствиях этой рутинизации и институционализации исследования мнений: при анализе полученных ответов нельзя не учитывать тот факт, что люди все меньше удивляются, что у них могут спрашивать их мнения о самых разных, самых сокровенных, даже самых экстравагантных сюжетах.
Под заголовком "Встреча с участником телекоммуникационного панельного опроса - постоянным респондентом института Софрес", "Л'Эко де ля От-Луар" ("L'Echo/110/
* Недавно Ги Мишела вспоминал, что в 1939 году ФИОМ, который тогда был еще только создан, еще не осмеливался напрямую задавать вопросы о голосовании. Использовались косвенные способы, например, вопросы: "Если бы в данный момент происходили законодательные выборы, проголосовали бы Вы также, как Вы проголосовали в 1936 году?", а далее тех, кто ответил "нет", спрашивали, был бы их выбор "правее или левее"? См. "Les enquetes d'opinion et la recherche en sciences sociales", op.cit. p.97.
de la Haute-Loire") (в октябре 1987 года) в наивном стиле рассказывает много интересной информации (выделенной далее курсивом) о крайне специфическом отношении, которое устанавливается между институтами опросов и интервьюируемыми лицами. Статья напоминает, что "часто респонденты - одни и те же (...). Институт Софрес располагает в регионе Высокой Луары панельной выборкой из пятидесяти человек, согласившихся отвечать на вопросы и регулярно сотрудничать с этой организацией, считающейся одной из самых серьезных во Франции. (...) В соответствии с четкими статистическими нормами профессиональная анкетерша подобрала на своем участке респондентов панельного опроса, которых можно считать репрезентативной выборкой населения: столько-то мужчин, столько-то женщин, служащих, ремесленников, сельскохозяйственных работников, коммерсантов, молодежи и т.п. Таким образом, эти респонденты стали, в определенном смысле, постоянными и официальными корреспондентами Софрес. В чем состоит их задание и как оно осуществляется на практике? Это мы и хотели выяснить, встретившись с одним из этих участников панельного опроса. Соглашаясь на это "сотрудничество", он знал по сообщению Софрес, что на него будут возложены "некоторые ограничения". Его задание содержит две части: два раза в неделю он должен связаться с Софрес по уинитэлю, чтобы ответить на вопросы текущего опроса. Например, в четверг был задан такой вопрос: "Какие из катастроф кажутся Вам наиболее угрожающими для человечества?" Далее на экране появляется список, из которого он должен выбрать: землетрясения, голод, СПИД, загрязнение среды и т.п. Он просит нас не оказывать на него влияние, так как опрашиваемый должен выразить свое собственное мнение, а не мнение своего окружения. Он концентрируется и печатает код "землетрясения". После первого вопроса на экране уинитэля появляется второй: "Какие катастрофы, произошедшие в течение последнего года, оказали на Вас наибольшее впечатление". Участник панели "принимает всерьез свою задачу". Вторая часть задания относится к передаче "Час истины". Если его выбрали посредством случайной лотереи, "он должен быть готовым к передаче и отвечать каждый раз, когда спрашивают его мнение". Даже если политик не отвечает его предпочтениям, он "играет в игру". Во время этих вечеров участник панельного опроса "просит свою супругу не оказывать на него влияние". Он оставляет возможную семейную дискуссию на "после передачи"./111/
Контакт со специалистом по опросам с целью ответа на регулярные вопросы, которые в конце концов начинают казаться "естественными" лишь в силу того, что их задают, а журналисты комментируют (как, например, вопрос о популярности политиков, о намерениях голосовать за несколько лет до предвыборной кампании и т.п.) - это социальная ситуация, которую начинает ожидать определенное число людей. Для ряда опрашиваемых проведение опроса становится видом "общественной игры". В любом случае, это особенная ситуация, в которой те, кто соглашается ответить, вынуждены выразить свое мнение, или, точнее, дать ответ мгновенно и без прямых последствий, по той причине, что надо что-либо ответить. Специалисты по опросам рассказывали, чаще всего для развлечения, что в 70-х годах некоторые влиятельные лица, в частности в области политики, еще подвергали сомнениям научность опросов, потому что, по их словам, их самих еще ни разу не
Когда мы собираем подобные бесплотные и изменчивые данные - объединенные видовым определением "мнения" -способные меняться по своей интенсивности и своему выражению в зависимости от обстоятельств, тем, интервьюеров или ситуаций, то следует - хотя бы в качестве минимальной методологической меры предосторожности, - не отделять выраженные таким образом мнения от ситуации опроса, позволившей получить о них информацию или их вызвавшей. Метод анкетирования, очевидно нацеленный на сбор информации путем провоцирования реакций опрашиваемых на вопросы, выступающие настоящими "стимулами", которыми являются вопросы, почти неизбежно порождают более или менее значимые артефакты, в зависимости от социальных характеристик анкетеров и респондентов, а также тем, затрагиваемых опросом. Тем не менее это не значит, что ответы зависят от фантазии, абсурдны или непредсказуемы: ответы всегда строятся в соответствии с некоторыми социальными логиками, но эти логики не даны непосредственно аналитику. Это значит лишь,/112/ что ответы, получаемые в ходе этих опросов, представляют из себя только "сырьё", которое следовало бы не размножать и публиковать в этом же виде в прессе, а каждый раз подвергать критическому анализу, потому что это, собственно говоря, не "данные", а сложные конструкции, законы производства которых должны определяться в каждом конкретном случае. Это значит также, что анкетный опрос, по причине своего несовершенства, чаще всего может быть лишь одним из элементов более обширного научного инструментария (углубленные интервью, этнографические наблюдения и т.п.).
Технические дискуссии между специалистами по опросам, политологами и социологами долгое время были сосредоточены на довольно "вторичной" проблеме составления "уравновешенных" и "понятных для всех" вопросов и их формулировки. Несомненно, предпочтительно задавать вопросы таким образом, чтобы они могли быть одинаково понятыми всеми опрашиваемыми, и тем самым упростить интерпретацию ответов; но, по-видимому, эта методологическая потребность - часто, впрочем, вполне оправданная - скрывает концепцию социальной науки (и даже политики), в соответствии с которой достаточно уметь задать "правильные" вопросы респондентам, чтобы прямо получить ответы на вопросы, которыми задается исследователь.
В результате смещения смысла, не остающегося без последствий, "правильными" чаще называются вопросы "нейтральные", то есть вопросы, формулировка которых никоим образом не могла бы задеть респондентов, а полученные ответы рассматриваются как "искренние" и "достоверные", а значит как "истинные". В частности, специалисты по опросам много раз обращали внимание на разницу в ответах в зависимости от формулировки вопросов, их места в анкете и особенно типа предусмотренных ответов; но они не всегда делали из этого выводы, и в частности не видели, что такие вариации могут существовать только в силу того, что эти опросы зачастую имеют игровой и весьма ирреальный характер и не влекут за собой каких-либо последствий для более или менее большей части опрашиваемых.
Например, возьмем "крайний" случай: когда на вопрос "Считаете ли Вы, что сегодня государство реально ориентировано на изменение политики в области экономии энергии" положительные ответы могут составить всего от 23% до 66% в зависимости от того, предусмотрены ли только варианты ответов "да ", "нет ", "не знаю " и "затрудняюсь ответить " или "да,/113/ очень решительно", "да, но осторожно", "да, но частично", "да, но непоследовательно", "нет", "не знаю" и "нет ответа", можно спросить себя, достаточно ли ограничиться чисто методологическим разоблачением второй формулировки, упрекая ее в дисбалансе между положительными и отрицательными ответами [7]. He значит ли это думать или допускать, что существуют определенные способы закодировать возможные ответы и что только они позволяют выявить "настоящие" мнения? Однако кто может здесь судить, и на основе каких критериев? Разве разные модальности ответа "да", предложенные во второй формулировке, не столь же отражают реальность (или нереальность), как и простое "да" - резкое и без нюансов - первой формулировки?
Что должно было бы стать очевидным при рассмотрении этих вариаций, так это крайняя гибкость этих "мнений", которые могут быть так легко изменены в зависимости от формулировки вопроса или его места в анкете. Может быть, стоит напомнить в противовес редукционистскому представлению о социальной науке специалистов по опросам, рассматривающих ее просто как работу по "фиксации", что не существует "правильных" или "неправильных" вопросов, а есть только верные или неверные интерпретации ответов*. Специалисты по опросам часто смешивают вопросы, которые можно задать себе как ученому (сколько социальных классов существует во Франции? каковы причины упадка коммунистической партии или преступности среди молодежи? и т.п.) и вопросы, которые нужно задавать респондентам, чтобы попробовать найти на них ответ; причина в том, что они сводят научную работу к простому статистическому представлению как бы самодостаточных ответов. Политологи, без сомнения, заметили бы абсурдность этих вопросов, или по крайней мере последствия их навязывания, если бы они сами иногда задавали их респондентам, наименее интересующимся политикой. Но разделение исследовательской работы, с самого начала воцарившееся в институтах опроса, приводит к тому, что - парадоксальным образом - большинство "политологов", возможно, никогда не было столь мало "эмпирично", как в период, когда они были уверены в обратном, проводя анкетные опросы (на самом деле, организуя их проведение): если они, чаще всего,/114/