Делай деньги!
Шрифт:
– Национализировать? – не понял Мокриц.
– Украсть, – перевел Витинари. – Откуда только берутся эти слухи?
– Неужели даже у тиранов есть враги? – удивился Мокриц.
– Красиво сказано, господин фон Липвиг, как всегда. – И Витинари пристально на него посмотрел. – Стукпостук, дай меморандум ему на подпись.
Стукпостук так и сделал, после чего с самодовольным видом поспешил забрать карандаш у Мокрица из рук. Тогда Витинари встал и отряхнул мантию.
– Я прекрасно помню наш любопытнейший разговор об ангелах, господин фон Липвиг. Кажется,
– Видимо, и горбатого можно отмыть добела, сэр, – заметил Стукпостук.
Вечерний туман по пояс высотой стелился по улицам.
– Видимо, да. Но Мокриц фон Липвиг – сам по себе человек видимости. Не сомневаюсь, он верит в то, что говорит, но если заглянуть под оболочку, мы увидим там настоящего фон Липвига, его честное сердце и блестящий криминальный ум.
– Вы уже говорили нечто подобное, сэр, – сказал секретарь, открывая дверцу кареты. – Но, кажется, он свернул на путь исправления.
Витинари замер, стоя одной ногой на подножке кареты.
– Может быть, Стукпостук, но меня обнадеживает тот факт, что он в очередной раз украл твой карандаш.
– На самом деле нет, сэр, я обратил внимание и убрал его к себе в карман, – сказал Стукпостук с чувством некоторой гордости.
– Да, – ответил Витинари с удовольствием, усаживась на скрипучую кожу, в то время как секретарь с нарастающим нетерпением принялся похлопывать себя по карманам. – Знаю.
По ночам банк охранялся. Охранники лениво патрулировали коридоры и насвистывали себе под нос, зная, что самые крепкие замки удерживают правонарушителей снаружи. На мраморном полу каждый шаг тихой ночью отдавался как колокольный звон, и чувствовали себя в безопасности. Иногда они дремали, стоя навытяжку с полуопущенными веками.
Но кто-то пренебрег железными замками, миновал латунные решетки, беззвучно прошел по звонкому полу, проскользнул под самыми носами сонных людей. И все же, когда фигура вошла через высокие двери в председательский кабинет, две арбалетные стрелы просвистели насквозь и вонзились в дорогое дерево.
– Ну, это тело хотя бы попыталось, – сказала госпожа Шик.
– МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ТВОЕ ТЕЛО, ГОСПОЖА ТИЛЛИ ШИК, – сказал Смерть.
– Оно уже давно никого не интересует, – вздохнула Тилли.
– ЭТО ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ, ГОСПОЖА ШИК. ПОСЛЕДНЕЕ СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ.
– Ты всегда говоришь банковскими словечками в такие моменты? – спросила Тилли и встала. Что-то обмякшее осталось в кресле, но это была уже не госпожа Шик.
– СТАРАЮСЬ СООТВЕТСТВОВАТЬ СИТУАЦИИ, ГОСПОЖА ШИК.
– «Свести дебет с кредитом» тоже неплохо звучит.
– СПАСИБО. Я ЗАПОМНЮ. А ТЕПЕРЬ ТЫ ПОЙДЕШЬ СО МНОЙ.
– Похоже, вовремя я дописала завещание, – сказала Тилли, распустив длинные белые волосы.
– О ПОТОМКАХ НУЖНО ДУМАТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ.
– О потомках? Пусть Шики поцелуют меня в одно место, милый! Уж я им показала. О да! Ну и что теперь, господин Смерть?
– ТЕПЕРЬ? – отозвался Смерть. – ТЕПЕРЬ, МОЖНО СКАЗАТЬ, ЧТО НАС ЖДЕТ… РЕВИЗИЯ.
– Ах. Все-таки будет ревизия? Ну, мне стыдиться нечего.
– ЭТО ТОЖЕ СЧИТАЕТСЯ.
– И правильно. Должно считаться, – согласилась Тилли.
Она взяла Смерть за руку и пошла за ним сквозь двери и дальше, и дальше, в черную пустыню под вечным ночным небом.
Спустя некоторое время Шалопай проснулся и заскулил.
На следующее утро в «Правде» появилась небольшая статейка про положение банков. Там часто повторялось слово «кризис».
Ага, вот и оно, думал Мокриц, добравшись до четвертого абзаца. Точнее, вот и я.
Лорд Витинари сообщил «Правде»:
«Действительно, с позволения председателя банка, мы с главным почтмейстером обсуждали возможность его содействия Королевскому банку в эти непростые времена. Он ответил отказом, и точка. Государственные служащие не управляют банками. Будущее Королевского банка Анк-Морпорка в руках его дирекции и акционеров».
«И да помогут ему боги», – подумал Мокриц.
Он энергично принялся за бумаги. Он копался в документации, сверял цифры, исправлял орфографические ошибки и бубнил себе под нос, чтобы заглушить внутренний голос соблазна.
Пришло время обеда, и вместе с ним появилась тарелка гигантских сэндвичей с сыром, а заодно Глэдис принесла и дневной выпуск «Правды».
Ночью скончалась госпожа Шик. Мокриц не мог оторвать глаз от некролога. Писали, что она умерла тихо, во сне, после долгой болезни.
Он бросил газету и уставился в стену. Да, госпожа Шик выглядела так, будто держалась на честном слове и джине. И все же ее энергия, ее огонь… что ж, она не могла держаться вечно. Но что будет теперь? О, боги, как хорошо, что он в этом не участвует!
Да и Шалопаю сейчас не позавидуешь. Такой неказистой шавке хорошо бы научиться очень быстро бегать.
Среди свежей почты, которую принесла Глэдис, обнаружился продолговатый, многократно бывавший в употреблении конверт, жирными черными буквами адресованный «литчно» ему. Он вскрыл его канцелярским ножом и вытряхнул письмо над мусорной корзиной – на всякий случай.
Внутри был сложенный газетный листок. Как оказалось – вчерашняя «Правда», с Мокрицем фон Липвигом на первой странице. Обведенным в кружок.
Мокриц перевернул вырезку. На обратной стороне убористым почерком было написано:
Уважаемый господин, я принял неапходимые меры при до сто рожности и передал некоторый кампромад на хранение надежному литцу. Жди от меня вестей.
Спокойствие, спокойствие… это никакой не друг. Все, кого он мог назвать друзьями, знали правила правописания. Это точно какая-то афера. Но в его шкафу не было скелетов…