Делай со мной что захочешь
Шрифт:
Э. находится в надежном месте. Здесь в начале сезона можно снять почти любую хижину. Никто не видит Э. Никто о ней не знает.
Искренне твой Лео Росс.
Лео пробыл в кемпинге «С птичьего полета», что к югу от Йеллоустонского заповедника, всего три дня. Он слишком нервничал и не мог сидеть в хижине, то и дело вздрагивал, прислушиваясь к звукам снаружи… Он отправлялся бродить один, под холодным дождем. Элина была простужена, и он опасался, как бы не началось воспаление легких. Он надевал на нее два своих свитера, но ножки у нее оставались голые, если не считать коротких белых носочков. А погода для мая стояла очень холодная. Он жалел теперь, что не сохранил пальто — не надо было его выбрасывать; он спорил сам с собой и злился, шагая по лесу и отхлебывая из бутылки джин, чтобы хоть немного согреться, пока постепенно не забывал о главной проблеме.
В последний день их пребывания в кемпинге он услышал снаружи какие-то звуки и открыл дверь — перед ним стоял волк, а может быть, лисица или шакал. Он держал в зубах большую змею. Зверь покосился на Лео и его дочь и, подбросив змею в воздух, раскусил ее. Затем принялся есть.
— Эй! Убирайся отсюда! — закричал на него Лео.
Элина попятилась от двери.
— Свинья чертова! — кричал Лео.
Зверь, внешне напоминавший собаку, не обращая на них внимания, доел змею. Затем потрусил прочь. Лео был в неистовстве.
— Вот не знал, что они такие каннибалы, — сказал он. Закрыв дверь, он посмотрел на Элину — та оцепенела от ужаса. Он надеялся, что эта история не настроит ее против Иеллоустонского заповедника. — Это наше путешествие имеет ведь и познавательное значение, — сказал он. — Можно многое узнать.
Элина, казалось, не поняла его.
— Этот знаменитый парк создан не только для удовольствия, — назидательно сказал он, — но и для того, чтобы люди изучали природу.
Немного черной краски, когда он красил девочке волосы, попало ей на лицо и на шейку — краску было никак не отмыть, даже специальным мылом. Но он все-таки попытается купить Лошадиное мыло, как только доберется до лавки, где его продают.
— Так или иначе, утром мы двинемся дальше на Запад, — сообщил он дочери. — Надо проложить побольше расстояния между нами и нашим прошлым.
Элине никогда не хотелось есть, и он стал забывать, что надо ее кормить.
Северная Невада. Лео намечал маршрут по карте «Эссо». Он принес ее с собой в кабачок и развернул на стойке бара, чтобы посоветоваться насчет дорог — какая опасная, а какая безопасная и не слишком многолюдная; Элину он завернул в одеяло и оставил в машине. День клонился к вечеру, и в кабачке было темно. Приятно пахло пивом и подсыхающей на сапогах глиной. Из автомата неслась старая любовная песня, и Лео пожалел, что Элина не слышит ее — она была так похожа на колыбельную.
— Это песня о любви, а ведь никто не слушает. Никто серьезно к ней не относится, — сказал вдруг Лео бармену. — Как вообще-то и я раньше. Я хочу сказать — как может быть иначе? Пока не узнаешь, что это за штука? А вообще-то, спасибо вам за совет, — сказал он, пытаясь снова сложить карту: — А вы верите в существование зла? Я спрашиваю просто так:
— Чего?
— Вы верите в зло?
Человек, стоявший рядом с Лео, спросил: — Это что же, религиозный диспут? Я тут проездом.
— Я тоже проездом, — поспешил сказать Лео.
Мужчины в кабачке были все в парусиновых куртках на толстом искусственном меху, похожем на овчину, в грязных фетровых ковбойских шляпах и сапогах самых разных размеров. Только у Лео не было сапог. Ноги у него промокли. Он пригнулся к стойке и задумчиво произнес:
— Я уже много недель ни с кем толком не разговаривал. Вообще-то, ведь если человек доведен до крайности, его нельзя считать виновным. Закон не может все предусмотреть. Ну, как можно предусмотреть то, что еще не произошло? Если человеку вдруг что-то открылось, открылось зло, и он хочет очиститься? Я, конечно, не утверждаю, что это так. Я ведь неверующий.
— Я тоже неверующий, — сказал бармен. Он был высокий, тощий, такого же роста, как Лео. Однако он словно бы избегал встречаться с Лео взглядом.
— Закон — штука очень сложная, — продолжал Лео, — но он не может знать, что будет. Человеческий мозг закону не подвластен. Я уважаю Закон, потому что в общем-то я человек законопослушный, — продолжал он, тщательно складывая карту, — но вот, понимаете ли, некоторое время назад я был втянут в один процесс, и мне пришлось много читать — я хочу сказать, иногда ты вынужден быстро стать специалистом, не то тебя затопчут. Я-то в общем никакой не специалист. Я вообще ничего не знаю, — быстро добавил он.
Мужчина, стоявший рядом с ним, кивнул. У него было загорелое красное лицо — лицо дружелюбное. Лео повернулся к нему.
— Я тоже не очень-то много в этом смыслю, — сказал Лео. — Но вообще-то, какая все-таки связь между Законом и злом?
Мужчина медленно помотал головой. Его серьезное, изрезанное морщинами лицо поощряло Лео к беседе. На Западе миллионеры — владельцы ранчо нередко ходят вот так, в старом грязном тряпье, и вполне возможно, что этот мужчина как раз из их числа: Лео читал про таких. Ему хотелось видеть в собеседнике умного человека. Он сказал: — Закон — штука, придуманная нами самими. С этим все мы согласны. Юристы первые согласны. А согласие —это и есть Закон. — Бармен ушел куда-то в заднюю комнату, но мужчина с красным лицом внимательно слушал, и другой мужчина, помоложе, державший бутылку с пивом возле рта, так что горлышко то и дело стукалось о зубы, тоже начал прислушиваться. Лео продолжал: — В Законе ведь появляется нужда, только когда кто-то ненавидит кого-то. Вы это знали? И когда этот кто-то хочет уничтожить того, другого.
Мужчины нахмурились и закивали. Человек с красным лицом сказал: — Сам-то я с этими адвокатами не вожусь.
— Я тоже, — поспешил сказать Лео. — Но вообще-то полиция и тюрьмы появляются много позже, когда Закон уже заработал. Они ведь только орудия Закона. А Закон рожден ненавистью. Извините, но как вы думаете, он там не звонит сейчас в полицию?
Оба мужчины уставились на Лео.
— Чего?
— Извините меня, он — я не знаю, как его звать, — бармен… вы-то наверняка знаете его имя, — нервно рассмеялся Лео. — И вы наверняка знаете, звонит ли он сейчас в полицию или куда там еще.
— Ас чего бы это ему звонить в полицию? — заметил мужчина с пивной бутылкой.
Лео рассмеялся. Он допил свой стакан и медленно опустил его на стойку бара.
— Видите ли, я не бунтарь и никогда им не был. Я в это не верю. Я выполняю свои обязанности и потому всегда плачу налоги и оплатил все расходы — расходы по еуду, гонорар юристам, ну, и все прочее… Я вовсе не хочу, чтоб вы решили, будто я чокнутый, — поспешно добавил он, — но мне открылось зло. Я спал со злом в одной постели — это была женщина, — а когда такое случается, зараза переходит и на тебя. Вот тут и надо действовать. Надо очиститься. Только вы меня правильно поймите: я вовсе не подстрекаю к переменам. У меня хорошее прошлое. Я держал магазин по продаже «фордов» в Питтсбурге, и одна только продажа подержанных машин неплохо меня обеспечивала. И меня вполне устраивает Америка — такая, как она есть. Конечно, денежки мои все уплыли, уплыли… Все пошло ей… И ее юристу, потому что мне пришлось заплатить ему. И моему юристу тоже. Гонорары, и судебные издержки, и штрафы, и алименты, и деньги на ребенка, и выплата ее части при разделе имущества, и оплата расходов — даже ее счетов на такси, — она все записала, все у нее было готово. Задолго стала строить козни. Такая уж она, моя бывшая жена, — ничего заранее не узнаешь, а если и узнаешь, все равно — не успеешь и глазом моргнуть, как она уже все обстряпала. — У вас были неприятности с женой, да? — спросил человек, стоявший рядом с Лео.