Деление клетки
Шрифт:
— Жаль, что у меня нет резиновых сапог, — сказал он. — Больше не ходи ловить туда рыбу. Если там убили человека, то рыба еще не скоро клевать будет.
Он вышел из дома. Потом снял туфли и закатал брюки, чтоб пойти дальше через дорогу.
В нашей парадной жил пацан. Он был калекой и мог передвигаться только в инвалидном кресле. Он, бедолага, совсем не чувствовал своих ног и вырезал на коже карманным ножиком чуть выше колен сердечки и пронзал их стрелами. Он писал: «Славик плюс Оксана равняется любовь». На другом колене писал: «Славик плюс Оля равняется дружба».
— Мне не больно! — говорил он и продолжал
Он презрительно фыркал.
Мы сидели с ним под козырьком, пока шёл дождь. И вода на улице Бородинской прибавлялась у нас на глазах. Теперь вода добралась и до нашего дома.
Я пошёл в дом и положил все наши скудные пожитки на кухонную плиту. Дядянину одёжку, мою одёжку.
— Отвези меня домой! — попросил инвалид Славик. От него воняло мочой и чесноком.
Он выругался, когда увидел, что их тоже затопило. В комнатах плавали ковры.
— Отвези меня в комнату! Налево! — я открыл дверь в его комнату. Там плавала игровая приставка с джойстиками.
— Нет! О нет! — захныкал Славик. — Моя сега! Нет! Только не сега!
Он плакал в комнате, а мне захотелось найти дядяню и смыться с ним из этого города. Я подумал о Славике: а что если родители его сегодня не придут. Тогда он утонет. Этот несчастный калека с чесночным запахом мочи. Мне не было его жаль. Потому что он хвастун.
Нужно найти дядяню! Пробежав один квартал до виноконьячного завода, я встретил дядяню и кинулся ему на шею.
— Дядяня! — взмолил я. — Давай уедем отсюда в другой город. Пока нас не затопило! Пожалуйста, дядяня.
Он нёс два кулька с едой и бутылками.
— Сегодня я не могу уехать, — сказал он и довольно улыбнулся.
— К нам придёт гость.
— Какой гость?
— Вечером увидишь. На крыльце мы встретили инвалида Славика. Он всё еще плакал и причитал:
— Сеееегаа… сега! сееега — из ноздрей у него вылезали зелёные пузыри. Они надувались и лопались. Похоже, его родители еще не пришли.
В комнатах у нас было по колено воды. Но дядяня как будто и не замечал этого. Он расхаживал, напевая себе под нос мелодию, и даже готовил еду на плите. Хотя он в принципе никогда ничего не готовил.
Ближе к десяти пришёл хозяин квартиры. Старый еврей — Ёся. Он только покачал головой и сказал:
— Что же будет! Что же будет! Я поеду в деревню к родственникам. А вы?
Дядяня достал из заднего кармана деньги и протянул еврею.
— Вот оплата за два месяца вперёд, — сказал он и глазом не моргнул.
— Дай бог вам здоровичка, — отблагодарил еврей и ушёл.
Я не узнавал дядяню. Что с ним случилось?! Вода прибывала, а он хлопотал возле плиты. Готовил жаркое и пил вино.
— У нас будет чудесная гостья! — сказал он. Потом пришла женщина и поцеловала дядяню в губы. Цвет лица её был синий. Они стояли по колено в воде и целовались. Электричество уже отключили, и в доме горели свечи. Я сразу узнал эту женщину: это была та самая женщина, что приходила к спасателю Вите. Дядяня смотрел на неё влюблённым завороженным взглядом.
— Иди познакомься с тётей Светой! — попросил он меня.
Я подошёл.
— А мы уже встречались! — сказала тётя Света.
Дядяня увёл её на кухню, и они по пояс в воде начали есть плавающую по кухне еду. Они пили вино.
Тогда я понял, что дядяня не переживёт наводнение в городе, и если я еще хоть чуть-чуть промедлю, то умру вместе с ним.
Я выплыл через открытые двери в подъезд. На дворе была темень, и только звёзды освещали мой путь. Весь город погас. Люди плавали на лодках и звали в темноте друг друга. Держась одной рукой за корягу, дрейфовал инвалид Славик:
— Пожалуйста, помоги мне найти родителей! Пожалуйста, позови моих родителей!
И про ресторан ты мне наврал. И про чайник
Поймите, у таких людей, как я, в жизни выбор невелик. В детстве я жил с мамашей в коммуналке. С нами жили там еще четыре семьи. Одна кухня — плита вечно загаженная. В холодильник ничего не положишь. Если оставил что-то в холодильнике, бутылку пэпси или лоток яиц, — сразу пропадает. Стены облупленные. Штукатурка сыпется тебе на голову, когда ты спишь. А на соседней койке — силуэт моей толстой мамаши. Ночами я лежал без сна и смотрел, как вздымается её живот. Я слышал, как громко она храпит и кричит во сне. Соседи стучат в стенку и говорят, чтоб она заткнулась. А утром — горячий чай, бутерброд с сыром и маслом и вперёд в школу. В школе девчонки никогда на меня не смотрели. Они думали, что я жестокий и тупой пацан из бедной семьи. Конечно, у меня не было новеньких белых кроссовок и разных вещей типа плеера и телефона. Из-за этого я очень переживал и подкарауливал пацанов из младших классов, чтоб отомстить им за всё. За всё за всё неудавшееся в моей жизни. Папаша жил в соседнем общежитии. Он водил баб и ходил вечно пьяный. У него была малиновая «девятка» и работа где-то в центре. Он продавал разные строительные материалы и накручивал неплохие деньги. Потом он эти деньги сливал на крепкую выпивку, баб и бары.
Я был зол на него. А мамаша говорила:
— Не сердись на отца. Каким бы он ни был, он всё же твой отец. Понимаешь? Твой родной отец… и ты должен любить его.
Всегда она эту чушь говорит. Я даже знаю, где она набралась этого нескончаемого терпения и доброты. В церкви. Она почти каждый день ходит в церковь с подружками, и там они помогают убирать двор. Стирают бельё блаженным засранцам. Поют с ними молитвы и крестятся. Кого-кого, а этих сволочей я еще больше отца ненавижу: рассказывают прихожанам об Иисусе и о Боге. И сколько в мире зла и ненависти, к которым мы как праведные христиане должны проявлять милосердие, а сами там сидят на всём готовом, пьют вино. Едят даровые харчи. Стригут пожертвования. Жалкие твари — я знаю, почему такие пузатые и бородатые лицемеры бегут в веру: в нормальной жизни-то у них ничего не получилось.
Семью завести не получилось — это же придётся идти работать и заботиться о ком-то другом, кроме себя и золотого блеска огромного креста на пузе.
Жалко мне мамашу за то, что она такая непонятливая: работает уборщицей на предприятии — драит туалеты за мужиками. Драит полы каждый день. Работа не из лёгких и работа унизительная, прямо скажем. Вот она приходит домой уставшая. Руки у неё от горячей воды и порошков огрубели. Больше похожи на лапы животного. На тыльной стороне ладони вены вздулись — больно смотреть. Говорю: