Delirium/Делириум

Оливер Лорен

— Я должна, Ханна, — тихо возражаю я.

— Когда? — Она прикусывает губу и смотрит в сторону.

— Мы решили сегодня. Сегодня утром.

— Нет. Я имею в виду — когда? Когда вы уходите?

Я колеблюсь только одну секунду. После сегодняшнего утра я не понимаю больше этого мира и того, что в нём происходит. Но одно я знаю точно — Ханна никогда не предаст меня. Во всяком случае не сейчас — не прежде, чем они всадят ей в мозг свои иголки, разорвут на кусочки, камня на камне не оставят от её прежней личности. Я вдруг понимаю: вот что на самом деле делает Исцеление — оно

ломает людей, забирает их у себя самих.

Но к тому времени, когда они доберутся до неё, будет уже поздно.

— В пятницу, — говорю я. — Ровно через неделю.

Она резко, со свистом выдыхает сквозь зубы.

— Нет, неправда, ты шутишь, — повторяет она.

— Меня ничто не держит здесь, — говорю я.

Тогда она снова вскидывает на меня свои огромные глаза — в них столько страдания.

— А я?

Внезапно ко мне приходит решение проблемы — простое, до смешного простое. Я едва не захожусь смехом.

— Так пойдём с нами! — выпаливаю я. Ханна испуганно озирает пляж, но кругом никого; только старик ещё ковыляет где-то вдали и не может нас слышать. — Я серьёзно, Ханна! Пойдём с нами. Тебе бы понравилось в Дебрях. Это невероятно! Если б ты только видела их поселение...

— Как? Ты была там? — резко обрывает она.

Я краснею, сообразив, что так и не рассказала ей о ночи, проведённой с Алексом в Дебрях. Наверняка она воспримет это как предательство, ведь я всегда и обо всём ей рассказывала.

— Только один раз. И всего пару часов. Это великолепно, Ханна. Совершенно не так, как мы себе представляли. А переход через границу... Сам факт, что её можно пересечь... Всё совсем не так, как нам внушают. Они врут нам, Ханна, нагло, беззастенчиво врут!

Я останавливаюсь, захлебнувшись в эмоциях. Ханна смотрит вниз, дёргая ниточку, высунувшуюся из шва её спортивных шорт.

— Мы могли бы уйти, — говорю я немного мягче, — все трое.

Долгое время Ханна не отвечает. Она, прищурившись, смотрит на океан, а потом еле заметно качает головой, и грустно улыбается.

— Я буду скучать по тебе, Лина, — говорит она, и у меня падает сердце.

— Ханна... — завожу я, но она перебивает меня:

— А может, и не буду. — Она встаёт, отряхивает песок с шорт. — Ведь для того и проводят Исцеление, правда? Чтобы не было боли. Во всяком случае — такой боли.

— Но ведь ты можешь и не проходить через Процедуру. — Я тоже поднимаюсь на ноги. — Давай уйдём в Дебри.

Ханна невесело усмехается:

— И бросить всё это? — Она жестом указывает вокруг себя. Я вижу — она пытается шутить, но это шутка только наполовину. Оказывается, несмотря на все свои крамольные разговоры, подпольные вечеринки и запрещённую музыку, Ханна не хочет отказываться от этой жизни, уходить из этого места — единственного, которое мы знаем. Ещё бы, ведь ей и здесь совсем не плохо: хорошая семья, светлое будущее, отличная партия. У меня же ничего нет.

Уголки Ханниного рта дрожат. Она стоит, понурившись, и пинает носком кроссовки песок... Мне бы хотелось её утешить, но не могу придумать, что сказать. В груди всё сжимается и ноет. Похоже, в этот момент прямо на моих глазах распадается всё, что связывало нас с Ханной, вся наша долгая дружба: наши вечеринки с запретным полночным попкорном, после которых я оставалась у Ханны ночевать; и то, как мы вместе готовились к Аттестации,

когда Ханна напяливала на нос пару старых отцовских очков и лупила линейкой по столу каждый раз, как я давала неправильный ответ, после чего вся подготовка шла насмарку, потому что мы всё время давились смехом; и то, как она двинула кулаком прямо в нос Джиллиан Доусон, когда та ляпнула, что у меня нечистая кровь; наши посиделки с мороженым на причале, когда мы мечтали о том, как у каждой из нас будет пара и мы будем жить рядом, в одинаковых домах.

Всё это развеялось в прах, словно песок, взвихренный смерчем.

— Ты же знаешь, что дело тут не в тебе, — еле удаётся выдавить мне — такой в горле ком. — Ты и Грейс — единственные люди, которые много значат для меня. Больше ничего... — Я запинаюсь. — Всё остальное — ничто.

— Я знаю, — говорит она, но по-прежнему не смотрит на меня.

— Они... они забрали мою мать, Ханна.

Этого я не собиралась рассказывать, потому что вообще не хочу говорить о своей матери. Но слова выскочили сами собой.

Она резко вскидывает голову:

— Ты о чём?

Тогда я рассказываю ей о походе в Склепы. Невероятно, но мне удаётся связно передать всю историю, все подробности, в том числе и об Отделении №6, о побеге, о камере и о словах, врезанных в камень. Ханна слушает, застыв в полном молчании — я никогда не видела её такой тихой и серьёзной.

Когда я заканчиваю рассказ, её лицо белее снега. Помню, в далёком детстве она тоже так бледнела, когда мы всю ночь пугали друг друга, рассказывая истории о привидениях. Впрочем, в каком-то смысле, история моей матери и есть история о привидении.

— Боже мой, Лина, — еле слышным шёпотом говорит она. — Я даже не знаю, что сказать. Боже мой.

Я киваю, уставившись на океан. Интересно, то, что нам рассказывали о других странах, тех, где царит Зараза, — это правда? Такие ли уж там дикие и нецивилизованные люди, морально и физически деградировавшие, как нам об этом талдычат? Уверена, это очередная ложь. Куда легче вообразить место наподобие Портленда с его стенами, барьерами, полуправдами и полными неправдами; место, где, однако, иногда всё же рождается любовь, пусть слабая и робкая.

— Ты же понимаешь, почему я должна уйти. — Это, собственно, не вопрос, но Ханна кивает.

— Да. — Она легонько встряхивает плечами, словно стараясь очнуться от сна. Потом поворачивается ко мне. И хотя глаза у неё грустные-грустные, она пытается улыбнуться. — Лина Хэлоуэй, — говорит она, — ты — легенда.

— Ага, как же, — закатываю я глаза. — Скорее назидательная история.

Но на самом деле мне становится легче. Она назвала меня моей настоящей фамилией, фамилией моей мамы, так что... Ханна поняла.

— Нет, правда. — Она отбрасывает волосы с лица, не сводя с меня пристального взора. — Знаешь, я была неправа. Помнишь, тогда, в начале лета? Я сказала, что ты всего боишься. Что у тебя не хватает смелости попробовать что-то новое. — Её губы снова растягиваются в печальной улыбке. — Как выяснилось, ты гораздо храбрее меня.

— Ханна...

— Это ничего. — Она взмахивает рукой, отметая мои возражения. — Ты этого заслуживаешь. Ты заслуживаешь большего.

Я не нахожусь, что сказать. Мне бы хотелось обнять её, но вместо этого обхватываю руками себя. От воды дует пронизывающий ветер.