Делириум
Шрифт:
Я, как хорошая девочка, смотрю вниз на потертый ковер. Тетя Кэрол наклоняется, подхватывает с моих коленей сборник упражнений и громко зачитывает своим чистым высоким голосом:
— Шестью девять равно пятьдесят четыре. — Она захлопывает сборник. — Пятьдесят четыре, а не пятьдесят два, Лина. Я полагаю, ты знаешь таблицу умножения?
Дженни быстро показывает мне язык.
Я сознаю свою ошибку и чувствую, как начинают гореть щеки.
— Простите, кажется, я… отвлеклась.
Повисает короткая пауза. Тетя не спускает с меня глаз, я прямо чувствую, как она прожигает взглядом
Наконец тетя вздыхает и спрашивает:
— Все думаешь об эвалуации?
Я шумно выдыхаю — как гора с плеч свалилась.
— Да, думаю.
Я отваживаюсь взглянуть на тетю — она дарит мне свою мимолетную улыбку.
— Понимаю, ты расстроена из-за того, что придется пройти через это еще раз. Но с другой стороны, теперь у тебя есть возможность еще лучше подготовиться. Думай об этом.
Я быстро киваю и стараюсь выказать побольше энтузиазма, хотя и чувствую, как меня начинает пощипывать чувство вины. Я не думала об эвалуации с самого утра, с тех пор как узнала, что результаты не будут засчитаны.
— Да, вы правы.
— А теперь идем, время ужинать.
Тетя протягивает мне руку и проводит холодным пальцем по моему лбу. Ее прикосновение успокаивает, как легкий прохладный ветерок. Чувство вины разгорается в полную силу, в этот момент я не могу поверить в то, что даже допускала мысль о том, чтобы отправиться в Глухую бухту. Это абсолютно, на сто процентов неправильно. Я встаю с пола и иду ужинать и при этом чувствую себя чистой, невесомой и счастливой, как больной, оправившийся после продолжительной лихорадки.
Но за ужином любопытство возвращается, а с ним и сомнения. Я с трудом улавливаю нить застольного разговора и все думаю: идти — не идти? В какой-то момент дядя рассказывает историю об одном из своих покупателей, и все смеются. Я это замечаю и тоже смеюсь, но чуть громче и дольше других. Все поворачиваются в мою сторону, даже Грейси вскидывает голову и морщит нос, как собачонка, учуявшая какой-то новый запах.
— Как ты себя чувствуешь, Лина? — спрашивает дядя и поправляет на носу очки, как будто хочет получше меня разглядеть. — Ты какая-то странная…
— Хорошо.
Я гоняю равиоли по тарелке. Обычно я запросто могу смолотить полпачки, особенно после долгой пробежки (и еще останется место для десерта), а сегодня еле заталкиваю в себя несколько штук.
— Просто настроение плохое.
— Не приставай к ней, — говорит тетя. — Она расстроена из-за эвалуации. Все прошло не так, как планировалось.
Они обмениваются с дядей взглядами. Я ощущаю прилив адреналина. Тетя и дядя редко так смотрят друг на друга — без слов, но со значением. Вообще-то обычно их общение сводится к банальным вещам: дядя рассказывает о работе, тетя — о соседях. «Что у нас на ужин? Крыша протекла». Бла-бла-бла. Мне начинает казаться, что в кои-то веки они готовы упомянуть в разговоре о заразных и Дикой местности. Но дядя просто едва заметно качает головой.
— Такая путаница часто случается, — говорит он и накалывает равиоли на вилку. — На днях попросил Эндрю заказать три ящика апельсинового сока, а он перепутал коды, и угадайте: что пришло в магазин? Три ящика детского питания. Я ему и говорю, говорю, Эндрю…
Я снова отключаюсь от разговора, слава богу — дядя у нас любитель поговорить, а тетя на моей стороне. У застенчивости есть одно преимущество — никто не лезет с общением. Я наклоняюсь чуть вперед и смотрю на часы в кухне. Семь тридцать, а мы еще не закончили есть. А потом мне еще надо будет помочь убрать со стола и помыть посуду, этот процесс всегда тянется целую вечность, потому что посудомоечная машина жрет слишком много энергии и мы вынуждены мыть посуду вручную.
Солнечные лучи за окном приобретают золотой и розовый оттенки и становятся похожи на волокна сладкой ваты — такую делают в кондитерской в центре города. Сегодня закат действительно будет потрясающий. В этот момент желание оказаться на берегу Глухой бухты настолько велико, что я вынуждена обеими руками вцепиться в стул, иначе просто сорвусь с места и выскочу из дома.
В конце концов я решаю не дергаться и полагаюсь на удачу или, если хотите, на судьбу. Останется время до половины девятого, после того как мы закончим ужин и я помою посуду, — пойду, не останется — не пойду. Как только решение принято, мне становится в миллион раз легче, я даже умудряюсь проглотить еще несколько равиоли, перед тем как Дженни (чудо из чудес) под занавес набирает скорость и сметает все со своей тарелки, а тетя объявляет, что я, как доем, могу начать убирать со стола.
Я встаю и начинаю собирать тарелки. Уже почти восемь. Даже если я перемою всю посуду за пятнадцать минут — а это много, — все равно будет проблематично добраться до берега к восьми тридцати. И можно забыть о том, чтобы вернуться к девяти до наступления комендантского часа.
Если меня поймают на улице после девяти…
Честно говоря, я не знаю, что тогда будет. Я никогда не нарушала комендантский час.
И как раз, когда я смиряюсь с тем, что у меня не получится добраться до Глухой бухты и вовремя вернуться обратно, тетя совершает нечто невообразимое. Она останавливает меня, когда я тянусь к ее тарелке, и говорит:
— Можешь не мыть сегодня посуду, я сама помою.
С этими словами тетя касается моей руки, и, как и раньше, ее касание похоже на дуновение прохладного ветерка, а я, не задумываясь, выпаливаю:
— Вообще-то мне надо сбегать к Хане.
— Сейчас? — В тетиных глазах мелькает тревога, а может, и подозрение. — Но сейчас почти восемь.
— Я знаю. Мы… она… Хана обещала дать мне один учебник. Я только что вспомнила.
Тетя сдвигает брови и поджимает губы, теперь-то она определенно заподозрила неладное.
— У вас же больше нет общих занятий. Экзамены вы все сдали. Это так важно, бежать к ней на ночь глядя?
— Это не для уроков, — я стараюсь вести себя так же непринужденно, как Хана, и закатываю глаза, а у самой ладони мокрые и сердце вырывается из груди. — Это такое пособие с подсказками. Для эвалуации. Хана знает, что я вчера чуть не провалилась и мне надо еще подготовиться.
И снова тетя переглядывается с дядей.
— Скоро комендантский час, — говорит она мне. — Если тебя поймают после девяти…