Делл
Шрифт:
Задумавшись, я не заметила, как Дэлл поднялся из-за стола, прихватил с собой тарелку и подошел ко мне. Ровно попросил:
– Сядь на стол. И раздвинь ноги.
– Что?!
Я почти поперхнулась от неожиданности.
– Просто сделай, что я сказал.
– Сесть куда, прямо на кухонный стол?!
– Да.
Сумасшедший? Зачем просить о таких вещах? Еще и ноги раздвинуть?!... Дэлл встретил взгляд моих глаз, круглых, как блюдца, предельно спокойно, словно питон, не распознающий слова, ориентирующийся лишь по жестам, мимике и исходящей
Сглотнув, я неохотно подчинилась. Поднялась со стула и неуклюже, ощущая себя предельно странно, села на стол. Затем медленно, после длинной неловкой паузы раздвинула колени в стороны. Хорошо, что в джинсах.
– Шире.
Спрашивать «зачем» не имело смысла: не ответит.
Апельсиновый дух, исходящий от тарелки, сделался почти невыносимым. Стол скрипнул. Мои колени разошлись в стороны, и я тут же ощутила себя голой, беззащитной и уязвимой. К чему эти странные просьбы, звучащие, как мягкие приказы? Какой смысл в сидении одетой на кухонном столе и…
Додумать не получилось: Дэлл одной рукой отодвинул стул и шагнул прямо ко мне. Подошел вплотную, настолько близко, что еще несколько сантиметров, и его бедра прижались бы к моим. Практически устроился между ног. В полном смятении я смотрела, как он неторопливо взял с тарелки ломтик апельсина и поднес к моему рту.
– Съешь.
Сердце стучало галопом; роем вспугнутых ос заметались мысли. Я помотала головой.
– Так надо. Съешь.
– Не хочу.
Едва удержалась, чтобы не отодвинуться назад, не заползти с ногами на стол.
– Пожалуйста.
И снова это слово, произнесенное магически-мягким голосом, и обволакивающий взгляд. Я перевела взгляд на кусочек фрукта, застывший вблизи моих губ, на секунду закрыла глаза (зачем я подчиняюсь!), выдохнула и нехотя открыла рот. На язык легла покрытая тонкой кожицей цитрусовая мякоть. Сдерживая дрожь, я жевала ее медленно, стараясь не думать, зачем делаю это.
Зачем позволяю делать с собой это.
Апельсиновый вкус вызвал ворох ненужных воспоминаний – болезненных, неприятных. Куски крема на руках и боль… хохот коллег.
Забыть. Не помнить! Дожевать и сглотнуть!
Все. Я сделала это. Противно, но пережить можно. Не рассыпалась. Вот только… зачем?
– Молодец.
Теперь Дэлл смотрел тепло, почти ласково, как на дикого звереныша, который наконец-то начал одомашниваться. А затем наклонился – я не успела даже отреагировать – и поцеловал. Секунда, резкий стук собственного сердца, и его губы накрыли мои. Большой палец мягко надавил на подбородок, заставляя мой рот приоткрыться, и его дыхание смешалось с моим. Нежно, сладко, будто награждая за послушание. В тот момент, когда его язык проник внутрь, я забыла и об апельсинах, и о торте, и неприятных воспоминаниях. Остался лишь жар его кожи и нежность губ. Голова поплыла… Горячий торс, крепкая
Когда Дэлл прервал поцелуй, я едва не застонала. Сдержалась, только прикусила губу, сожалея, что ее лишили тепла прикосновений.
– А теперь еще раз…
Голос прозвучал хрипло, хитро блеснули в полумраке глаза. Очередная апельсиновая долька оказалась у губ.
– Что ты делаешь?... Дэлл, зачем?
– Не спрашивай. Делай.
Он вновь нежно надавил на подбородок, положил ее на мой язык, дождался, пока прожую, а затем снова поцеловал. Я не успевала опомниться. На этот раз поцелуй более страстный, более мужской, более требовательный. Но все еще ласкающий, скручивающий мучительно нежные спирали в животе.
– И еще одну.
Я сжевала следующую с такой скоростью, будто от этого зависела моя жизнь. Плевать, сколько будет апельсинов, лишь бы поцелуи не прерывались, лишь бы жар все усиливался, лишь бы не разрывалась в конце эта связь… Я царапала его плечи, таяла от крепости спины под пальцами, зарывалась ими в волосы… Апельсин… и снова его язык, снова мужские губы, твердые бедра, вдавленные в промежность. Еще апельсин, и еще больше страсти - испить, почувствовать его язык внутри, легко прикусить за губу, прижаться к широкой груди, обвить за шею…
– Вот видишь?
Поцелуй вновь оборвался. И сразу стало холодно. Почти болезненно одиноко. Все мое существо тянулось навстречу, не желая разъединяться.
– Что?
Дыхание никак не удавалось выровнять. Горел подбородок, потертый о жесткую щетину.
– Ты все съела.
Он знал, что я хотела большего, и мне было вовсе не до того, съела я все или нет, и улыбался. Подушечка большого пальца нежно провела по нижней губе.
– Это называется подмена ассоциаций, Мег. Теперь, глядя на апельсины, ты будешь думать о другом.
Я уставилась на пустую тарелку, словно голодный пес. Неужели они, правда, закончились? А поцеловать еще?... Неужели все? Только не все! Нет! Неужели это была только игра – восстанавливающий психологический тренинг? Впору было заскулить: низ живота пульсировал от прилившей крови, меж моих бедер все еще покоились мужские, хотелось следовать за ласкающим губы пальцем хоть на край света…
Как сказать, что я хочу еще? Дальше… больше… глубже, хочу всего! До конца!
– Это все? Только урок? Мы… мы… не продолжим?
– А ты бы хотела продолжить?
– Да, – (Зачем признаюсь? Унижаюсь… выпрашиваю) Но не сдержалась и добавила.
– Очень…
Вновь почти рабыня, вымаливающая у господина толику ласки.
Серо-голубые глаза напротив плавили жаром, плавили так, что налитый возбуждением воздух почти потрескивал. Казалось, несколько секунд Дэлл боролся с дьяволом внутри себя. Затем прикрыл глаза и прошептал:
– Ты ведь пожалеешь об этом…
В груди на секунду кольнуло, но боль тут же скрылась, оставив после себя тягучий растворяющийся след.