Делл
Шрифт:
Зря боялись.
А теперь поздно.
Меня колотило.
– Езжай. Пусть у тебя все получится.
Он вздрогнул, разомкнул губы, и я моментально испугалась всего, что они могут исторгнуть. Прижала к ним палец и покачала головой, стараясь сдержать слезы. Улыбнулась. Пусть он видит мою любовь сейчас, когда ее так много, когда она льется через край, несмотря на боль.
– Молчи, милый. Не надо… - долго смотрела в подернутые дымкой отчаяния глаза. – Слишком быстро, да? Пусть так… Пусть лучше так. У меня все будет хорошо, ты не переживай. Я сменю работу, я обещала.
Его лицо застыло, словно каменное. Голова не двигалась, лишь притаился во взгляде глубокий упрек, настолько тяжелый и болезненный, что хотелось за что-то просить прощения. Не важно, за что, лишь бы унять чувство раскаяния за все гипотетические ошибки прошлого и будущего.
– Кивни! – выкрикнула я хрипло, забыв о том, что на дворе глубокая ночь, и о том, что нож уже отдан, а, значит, я не вправе приказывать.
И все же он кивнул. Медленно. И очень неохотно.
– Хорошо… - прошептала и отступила на шаг. – Все, а теперь уезжай.
И развернулась, чтобы не видеть, как хлопнет дверца, как лягут на руль ладони, как Неофар навсегда покинет застывший в проклятой ночи двор.
*****
Он остановил машину у перекрестка и какое-то время просто сидел, глядя на мигающий желтым светофор.
Равномерные вспыхивания и угасания. Пульс прекратившего биться сердца. Безмолвно застыл на пассажирском сиденье, прижавшись к спинке, тяжелый военный нож. Вспыхивали, отражая бледно-желтый пульс, цифры – телефонный номер над поверхностью. Никто по нему более не позвонит…
Притих на углу магазинчик. Над светящимися дверьми застыла вывеска «Островок».
Дэлл посмотрел на нее и не удержался - со всей силы ударил по рулю. Жалобно вскрикнул клаксон, встрепенулись спавшие на крыше голуби, заметались над проводами и антеннами. Отклонился, чтобы посмотреть в окно заспанный продавец.
Мужчина в машине сжал зубы так, что заныли челюсти. Обхватил кожу руля пальцами, сдавил, смял, будто пытаясь раскрошить, затем застонал, позволяя чувствам выйти наружу, затем медленно заставил себя расслабиться. Выдохнул, закрыл глаза. Так же медленно, как успокаивался в груди пульс, исчезали с лица эмоции.
Секунда… Две… Три…
Ровная гладь сделавшегося непроницаемым взгляда, разгладившийся лоб, жесткая линия губ и выражение, которое нельзя прочитать.
Взвизгнули, словно ошпаренные, по асфальту шины.
Неофар, оставив после себя отпечатки протекторов на дороге и неуловимый запах бензина, растворился в предрассветных сумерках Солара.
Конец первой части.
Глава 11
Синий пикап миновал крайний подъезд и затормозил напротив невысокого бетонного парапета. Водитель – крупный бородатый мужчина – повернулся к пассажиру, чей высокий чистый лоб пересекла тонкая морщина. Саймон шумно втянул воздух, чихнул от скопившейся в кабине пыли и поморщился. Он мог бы отправить грузчика за вещами одного и не присутствовать лично, но по какой-то причине все же решил
– Здесь? – Бородач с интересом посмотрел на дом. Не часто его работодатель посещал трущобы подобные этой.
Послеполуденное солнце дробилось в пыльных окнах и приоткрытых форточках.
– Да. Пойдем со мной, нужно погрузить сумки.
Синхронно хлопнули дверцы; блеснули декоративные пряжки, когда молодой дизайнер стряхнул невидимые пылинки с рукава модной куртки.
На стук открыли сразу же - наверное, ждали.
Рыжие волосы, усталое лицо, темные круги под глазами.
– Эй, Мег! Привет-привет! Кофе не предлагать, уже пил!
– Привет, Симми, заходи.
Сумки, аккуратно упакованные и составленные в ряд, ждали у входа. Чистая комната встретила тишиной; лишь скрипнули за спиной дверные петли.
– Не важно выглядишь, подруга… У тебя все в порядке?
Одетая в бесформенный свитер девушка лишь неопределенно махнула рукой, мол, не спрашивай.
– Вещи-то хоть пригодились?
– Конечно. Они были великолепны… Я все упаковала. Носила аккуратно, ничего не испортила.
Какое-то время Саймон смотрел на хозяйку квартиры, чувствуя неясную тревогу. Потухший взгляд и полное отсутствие блеска в глазах, будто из них, как и из комнаты вынесли все лишнее, убрались на славу.
– Мег, оставь их себе, если хочешь.
– Не хочу. – Она грустно улыбнулась. – Прости.
Худые плечи передернулись, будто одна лишь мысль о хранении недавно носимых ей же вещей вызывала отвращение. Саймон хотел, было, пошутить, съязвить о том, что тряпки оказались недостаточно хороши даже для того, чтобы быть принятыми в дар, но почему-то промолчал, сдержался, полагаясь на интуицию.
Сзади запыхтел, перетаптываясь на пороге, водитель:
– Уносить?
– Да, уноси. Мег, точно не хочешь что-нибудь оставить? Соседи обзавидуются!
Еще одна грустная улыбка из разряда «они уже итак обзавидовались. Хватит».
– Не хочу.
– Ладно, понял. Грузи в машину, – бросил Саймон водителю и подвинулся в сторону, освободив тому доступ к сумкам. А после снова удивился неестественной чистоте крохотной комнаты: ни пыли, ни крошек на столе, вымытый пол, идеально ровно застеленная кровать. Взгляд случайно наткнулся на лежащую у подушки мягкую игрушку. – Э-э-э-й! Ты тоже ходила на ярмарку? А я так и не смог попасть по мишеням! Все мазал и мазал, двадцать баксов просадил, представляешь?
Его широкая улыбка угасла, стоило Меган вздрогнуть. Не девушка – замершая статуя с рыжими спутанными волосами и застывшими неподвижными глазами. И Саймону сделалось совсем уж не по себе, когда она, поджав губы, подошла к кровати, взяла плюшевое солнце в руки и, не говоря ни слова, заперла его в шкафу. На нижней полке. Там, где хранились старые кроссовки, слишком холодные для осени.
Закрылась дверца, ключ брякнул о дно алюминиевой банки, на дне которой покоилась мелочь.
– Хорошие вещи, красивые, – произнесла Меган, и Саймон, ожидавший слов о солнце или о ярмарке, не сразу сообразил, о чем речь. И лишь через секунду, все еще растерянный, небрежно отмахнулся: