Делл
Шрифт:
– Симпатичная, но не более.
– Он смотрит не на нее.
– А на кого?
– На кого там еще смотреть – она одна на сцене? – не унимался сделавшийся беспокойным Канн.
Халк Конрад улыбнулся краешками губ.
– Он смотрит на ее рыжие волосы.
Кружка с пивом в руке Чейзера застыла, так и осталась недонесенной до рта. Бросив многозначительный взгляд на все подмечающего сенсора, он вновь промолчал.
Часть вторая
Глава 12
Четыре
Январь .
Солар укрылся снегом.
Запорошенные улицы бороздили машины, переливались в окнах разноцветные дождики и гирлянды - свидетельство недавнего праздника, - кутались в пуховые куртки и меховые шапки прохожие. Висели в стылом воздухе выхлопные газы, скрипел под подошвами ледяной настил – на пару дней поднявшаяся температура вдруг следующим вечером обернулась лютым морозом. Все выше становились сугробы у обочин, все большей популярностью пользовался горячий сладкий кофе, продаваемый с лотков закутанным в одежду, словно многослойная капуста в листья, продавцом.
Высокие небоскребы то тонули в тяжелых серых облаках, то отражали прозрачную, режущую глаз синеву потрескивающего от мороза неба.
Переминались на автобусной остановке в ожидании транспорта люди, кутали носы в теплые заиндевевшие шарфы и выдыхали клубящиеся облачка пара.
Все то же, все те же.
Уровень тринадцать.
– Мне, пожалуйста, «Солар сегодня» и свежую по акциям.
В окно киоска просунулись свернутые вчетверо газеты.
– Да, есть без сдачи.
Из застывших на морозе пальцев выскользнула монетка и тут же закатилась в ледяную щель под будкой с периодикой, заставив бизнесмена в дорогом пальто выругаться. Трясущиеся руки заставляли мелочь на ладошке танцевать.
Зима.
Я двигалась по широкому проспекту по направлению к супермаркету, где продавали самую свежую нарезку и хороший шоколад; да, отъелась, сделалась более привередливой во вкусах, избирательной, а все потому, что наши с Чаком дела за последние четыре месяца шли на лад. Нет, они не стремительно взлетели в гору, но все же уверенно, со скоростью маленького упорного трактора, ползли на ее вершину.
Покупателя на первый, кропотливо смастеренный Нортоном, замок искали долго, почти три недели, а вот последующие два продали гораздо быстрее, всего лишь за несколько дней. После решили заказать дорогостоящих частей на новую партию, почуяв, что интерес к уникальным изделиям начал пробуждаться, и не ошиблись: за последний оставшийся на складе замок дрались уже сразу три богатых клиента.
Чак воспрял духом, сделался бодрее.
Он вообще оказался неплохим партнером – спокойным, трудолюбивым и упорным. Часами пропадал в старой мастерской, не желая менять привычный интерьер на более свободное и пригодное для работы помещение, все время паял, точил, собирал, подгонял и тестировал. Чтобы рекламировать готовый товар, мы арендовали один из стендов в удачно расположенном на одной из главных улиц центрального Солара магазине «Лок&Rолл». Заказали в типографии полноцветные брошюры и детальные инструкции, исправно доплачивали молодому продавцу за привлечение внимания покупателей к нашим изделиям, а выручку делили с Чаком пополам.
Через три месяца мой партнер уже мог себе позволить старенький, но исправный автомобиль, плазменную панель, купленную на распродаже за полцены, и более дорогое пиво в баре по вечерам.
А
Много ли нужно одинокому человеку? Не много. Тепло и внимание, капелька заботы и пригоршня любви, но их за деньги не купишь. Деньги не помогают скрасить одиночество, они лишь акцентируют его наличие. Одиночество не разделишь, не подаришь, не выкинешь в окно, если уж есть, то все твое – полностью и безраздельно.
Хорошо мне было, плохо? Когда как.
День на день не приходился. Иногда настроение беспричинно взлетало до небес, иногда падало так низко, что впору было лезть в петлю, но в целом большую часть времени желание жить присутствовало, и я держалась.
Дэлл.
Дэлл…
Что здесь сказать?
Тосковала ли по нему? О, да. Но тосковала, как пес, выгнанный в лес и сделавшийся волком, – молча, тихо, стараясь не доходить до отчаяния. Он часто приходил ко мне во снах, стучал в старенькую дверь, звонил, иногда неожиданно, но оттого не менее приятно, выворачивал на улице из-за угла, чтобы пойти навстречу, чтобы подойти и обнять. Мое сердце в такие моменты оживало, билось радостно и часто – вот оно, свершилось! Чудеса случаются, мы наконец-то вместе!
А под утро видения таяли, сменяясь одиноким скрипом подошв за окном и тихо жужжащим в центре комнаты радиатором.
На следующую ночь сны возвращались вновь: другие, те, в которых Дэлл держал меня в объятьях или нежно целовал. Такие рвали душу на части особенно сильно, так как отличались потрясающей реалистичностью. Казалось, все ощущения в них были умножены на десять, и на десять же умножалась тоска, стоило открыть глаза в предрассветных сумерках. В такие моменты я старалась не поддаться наваливающейся депрессии, отвлечься, составляя список дел на день, напоминая себе, что если я сама не смогу двигаться вперед, то меня никто за руку не потянет. Не поможет сделать следующий шаг.
Да, иногда приходилось тяжело. Но я справлялась.
И лишь однажды сорвалась.
На Новый год.
Когда нашла в почтовом ящике оставленный анонимным отправителем конверт, внутри которого обнаружился золотой кулон на цепочке. Подарок.
От него.
Без подписей, без поздравлений, без следов на запорошенном крыльце – просто подарок. Тихий и безмолвный, мол, на, возьми…
Вот тогда впервые за все это время сделалось по-настоящему тяжко. Потому что помнил, потому что не забыл, потому что что-то сподвигло пойти в магазин, выбрать, упаковать, доставить. Потому что не увидела его, потому что не дождался, потому что ничего не могла подарить взамен, просто коснуться. Пусть даже на секунду…
В ту ночь я выла раненым зверем. Пила и выла. Достала из шкафа забытое плюшевое солнце и, глядя в его безмятежно улыбающееся лицо, рыдала так громко, что через пару часов охрипла. Ползала по квартире, цеплялась за стулья, рвала и метала от того, что не могу попасть в Нордейл, не могу увидеть его уютные, но теперь снежные, украшенные к празднику улицы. Не могу подойти к знакомому крыльцу, у которого стоит Неофар, не могу сказать «привет».
Соседи не колотили в стены, наверное, только потому, что мое горе с легкостью перекрикивала их музыка. Оно и к лучшему. К лучшему.