Дело Артамоновых
Шрифт:
– Есть хочу, - сказал Артамонов; ему не ответили. Синеватая, сырая мгла наполняла сад; перед беседкой стояли, положив головы на шеи друг другу, две лошади, серая и тёмная; на скамье за ними сидел человек в белой рубахе, распутывая большую связку верёвок.
– Наталья, - слышишь? Есть давай...
Прежде, когда он, очнувшись от забытья, звал жену, она тотчас являлась, она всегда была где-то близко, а сегодня - нет её.
"Неужто?
– подумал Артамонов, и в голове его стало яснее.
– Или захворала?"
Он приподнял голову, у
– Вы что, товарищи, - шутите? Разве так лошадей держат? Так - свиней не держат! А почему сено не убрано и намокло? А в баню, под замок - хочешь?
Человек в белой рубахе сбросил верёвки с колен на землю и встал, сказав негромко в сторону солдата:
– Явился еси, с небеси, чёрт его унеси!
– Командиров стало больше прежнего, - ответил солдат.
– И кто их, дьяволов, назначает?
– Сами себя. Теперь, браток, всё само собой делается, как в старухиной сказке.
Человек подошёл к лошадям, взял их за гривы, - Артамонов старший крикнул как мог громко:
– Эй, позови жену!
– Молчи, старик, - ответили ему.
– Ишь ты, жену захотел...
Лошади ушли. Артамонов провёл ладонью по лицу, по бороде, холодными пальцами пощупал ухо, осмотрелся. Он лежал у глухой незастеклённой стены беседки, под яблоней, на которой красные яблоки висели гроздьями, как рябина; лежать было жёстко; он покрыт своей изношенной лисьей шубой, и на нём толстый зимний пиджак. Но - не жарко. Нельзя понять - зачем он тут? Может быть - в доме предпраздничная уборка? Какой же праздник? Зачем лошади в саду и солдат у бани? И кто это орёт на дворе: "Вы, товарищ, бестолковый мальчишка! Чего? Люди устали? Уставать - рано! Без дураков..."?
Кричали далеко, но крик оглушал, вызывая шум в голове. И ног как будто нет; от колен не двигаются ноги. Яблоню на стене писал маляр Ванька Лукин, вор; он потом обокрал церковь и помер, сидя в тюрьме.
В беседку вошёл кто-то очень широкий, в мохнатой шапке; он внёс холодную тень и густой запах дёгтя.
– Это - Тихон?
– А как же...
Ворчливый ответ Тихона тоже оглушил. Старый дворник развёл руками, точно поплыл над скрипучим полом.
– Кто это орёт?
– Захарка Морозов.
– А - солдат к чему тут?
– Война.
Помолчав, Артамонов спросил:
– И сюда враг дошёл?
– Это - против тебя война, Пётр Ильич...
Хозяин строго сказал:
– Ты, старый дурак, не шути, я тебе не товарищ!
Он услыхал спокойный ответ:
– Последняя война, больше не хотят. И теперь - все товарищи. А для дурака я действительно стар.
Было ясно, что Тихон издевается. Вот он бесцеремонно сел в ногах хозяина, не сняв шапку. На дворе сиповато, сорванным голосом, командуют:
– И чтобы после восьми часов на улицах - никаких фигур!
– Где жена?
– спросил Артамонов.
– Ушла хлеба искать.
– Как это - искать?
– А
Сумрак в саду становился всё гуще, синее; около бани зевнул, завыл солдат, он стал совсем невидим, только штык блестел, как рыба в воде. О многом хотелось спросить Тихона, но Артамонов молчал: всё равно у Тихона ничего не поймёшь. К тому же и вопросы как-то прыгали, путались, не давая понять, который из них важнее. И очень хотелось есть.
Тихон заворчал:
– Дурак, а правду понял раньше всех. Вот оно как повернулось. Я говорил: всем каторга! И - пришло. Смахнули, как пыль тряпицей. Как стружку смели. Так-то, Пётр Ильич. Да. Чёрт строгал, а ты - помогал. А - к чему всё? Грешили, грешили, - счёта нет грехам! Я всё смотрел: диво! Когда конец? Вот наступил на вас конец. Отлилось вам свинцом всё это... Потеряла кибитка колесо...
– "Бредит", - сообразил Артамонов, но всё-таки спросил:
– Зачем я тут?
– Выгнали из дома.
– Мирон?
– Всех.
– А... Яков?
– Его давно нет.
– Где Илья?
~- Слышно - с этими. Надо быть, потому ты и жив, что он - с ними, а то...
"Бредит, - уверенно решил Пётр Артамонов и замолчал, думая: - Выжил из ума, старичишко. Так и надо было ждать".
Мелкие, тускленькие звёзды высыпались в небо; раньше как будто не было таких звёзд. И не было их так много.
Тихон взял шапку и, тиская её в руках, снова заворчал:
– Отрыгнулась вам вся хитрая глупость ваша. Нищим - легче.
Вдруг, иным голосом, он спросил:
– Помнишь мальчишку-то, конторщикова-то?
– Ну? Так - что?
Пётр Артамонов не мог понять: испугал или только удивил его этот неожиданный вопрос? Но он тотчас понял, как только Тихон сказал:
– Убил ты его, как Захар кутёнка. А на что убил?
Артамонову стало ясно: Тихон, наконец, всё-таки донёс на него, и вот он, больной, арестован. Но это не очень испугало его, а скорей возмутило нечеловеческой глупостью. Он опёрся локтями, приподнял голову, заговорил тихо, с укором и насмешкой, чувствуя на языке какую-то горечь и сухость во рту:
– Это ты - врёшь! И - для каждого проступка есть срок, давность! А ты - все сроки пропустил. Да! И - сошёл с ума. И - забыл, что сам видел, сам сказал тогда...
– А - что я сказал?
– перебил его старик.
– Я, конешно, не видел, ну я понял! Сказал, чтоб поглядеть: что ты будешь делать? Я - лжу сказал, а ты - рад, схватился за лжу. Я глядел-глядел, ждал-ждал... И все вы - такие. Алексей Ильич научил тестя своего, пьяницу, трактир Барского поджечь, а твой отец догадался об этом, устроил, что убили пьяницу до смерти. Никита Ильич знал это, он тоже до всего доходил умом. Ему бы молчать, а он, со зла на тебя, мне сказал. Я говорю: "Ты монах, тебе всё это забыть надо, а я буду помнить". Запугали вы его делами вашими. Послали его в петлю, а после в монастырь: молись за нас! А ему за вас и молиться страшно было - не смел! И оттого - бога лишился...