Дело блондинки с подбитым глазом
Шрифт:
– Господи, шеф! Три минуты и десять секунд, – сказала Делла. – Должно быть, что-то не в порядке.
Мейсон встряхнул головой, не отрывая взгляда от мусорной машины.
– Четыре минуты!
Мейсон не отвечал.
– Пять минут! – На этот раз в ее голосе прозвучали нотки паники.
– Это должно занять у него какое-то время, – ответил Мейсон. – Он должен подняться наверх, пройти по коридору и спуститься вниз.
– Пять минут и тридцать секунд!.. Уф!
Из служебных дверей вышел неторопливым шагом Ник Модэна,
– Вы это хотели? – скептически спросил мусорщик.
Мейсон достал приготовленные пятьдесят долларов.
– Я хочу вот этот хлеб.
– Мадонна! – сказал Модэна, взяв деньги и глядя широко раскрытыми глазами на то, как Мейсон вынимает из мусорного ведра заплесневевшую буханку.
– Все прошло гладко? – спросил Мейсон.
– А почему должно было быть иначе? Мне открыли дверь. Я говорю, что выношу мусор. Он спросил, кто меня прислал. Я говорю: Сержант. Он говорит: хорошо… Что случилось?
Делла Стрит с ужасом втянула в себя воздух:
– Посмотри наверх, шеф.
– Заметил нас? – спросил Мейсон.
– Да.
На втором этаже с треском распахнулось окно, и наружу высунулся мужчина.
– Эй, что там происходит? – закричал он во весь голос.
Мейсон весело помахал полицейскому.
– Забираем мусор, – беззаботно крикнул он агенту, бросая буханку на заднее сиденье машины и открывая дверцу у руля. – Садись, Делла.
Сверкая бедрами и кружевом нижней юбки, Делла скользнула в салон автомобиля.
Рискуя вывалиться наружу, полицейский высунулся из окна по пояс. Лицо у него было красным от ярости.
– Эй, вы там! Возвращайтесь немедленно, иначе вас…
Мейсон включил скорость и нажал на газ. Машина рванулась вперед плавным рывком. Мейсон обернулся к Делле с широкой улыбкой.
– Отлично получилось, – заявил он.
– Ты хотел сказать – ужасно.
– Почему?
– Агент тебя наверняка узнал. Записал номер машины. Он поймает Модэну и узнает, что ты ему заплатил…
– …за то, что он вынес мусор.
– Да, но ты выдал себя за полицейского. Агент был уверен, что мусорщика послал сержант Холкомб.
– Я сказал, что меня зовут Сержант.
– Это фальшивое имя.
– Закон не запрещает употребления фиктивных имен. Нельзя только выдавать себя за другого человека.
– Но ты украл вещественное доказательство.
– Я забрал буханку хлеба, которую полицейский добровольно отдал мусорщику.
Делла Стрит вздохнула с притворным отчаянием.
– Да, я начинаю верить, что ты и из этого вывернешься. Ты всегда умеешь от всего отбрехаться. Но это было исключительно нагло.
– Поэтому-то и так соблазнительно. Все явно, среди белого дня. Проверь-ка лучше, Делла, на месте ли дневник?
Делла Стрит повернулась, достала буханку, выковыряла мякиш и достала из середины скатанный
– Счастье повернулось к нам, Делла.
– Не говори «гоп»…
– Ох, нельзя требовать слишком многого. Судьба улыбается человеку только раз. Остальное зависит от него самого.
– А ты не боишься, что сержант Холкомб сделает то же, что и в прошлый раз? Арестует нас…
– Может быть, и захочет. Но ему не удастся.
– Почему?
– Потому что мы не поедем в наш офис, – ответил Мейсон. – И вообще никуда, где нас смогут найти. Мы спрячемся где-нибудь и просмотрим дневник страницу за страницей, после чего вложим в конверт и пошлем на твой частный адрес. Прежде чем сержант его найдет, все будет кончено.
– Это будет для него чувствительная пощечина, – сказала Делла.
Мейсон улыбнулся:
– Перестань, Делла, а то я расплачусь.
Глава 16
Мейсон и Делла уселись в двух соседних креслах в холле маленького отеля, затерянного где-то на одной из боковых улочек, окружающих торговый центр города. Они объяснили портье, что ожидают знакомых, и он больше не обращал на них внимания. Мейсон достал из кармана переплетенный в кожу блокнот и раскрыл на правом подлокотнике кресла. Делла наклонилась, и они вместе принялись читать записки Милдред Дэнвил.
Дневник начинался пять лет назад с истории романтической любви, окрашенной розовым оптимизмом молоденькой девушки, которая бралась за перо в то время каждые два дня, чтобы перелить на бумагу душевное возбуждение. Мейсон мельком просматривал первые страницы и перелистывал дальше, несмотря на то что Делла частенько соглашалась на это весьма неохотно, увлеченная тем или иным фрагментом.
Однако вскоре наступили дни разочарований и сомнений, Милдред все чаще описывала события недели, а то и декады, всего одним, двумя, тремя предложениями. Затем наступил период беспокойства, страдания, отчаяния. В это время и познакомилась Милдред Дэнвил с Элен Бартслер. Теперь записи в дневнике снова стали длинными, потому что Милдред старалась верно ухватить рождающуюся душевную связь между нею и Элен, связь настолько странную, что она была почти невероятной.
Элен Бартслер только что стала вдовой и тяжело переживала потерю любимого мужа и то, что ее оттолкнул циничный свекор, считающий Элен авантюристкой, окрутившей его сына только ради денег. Милдред была уже в это время молодой женщиной, лишенной иллюзий и стоявшей на пороге материнства. Элен часто комментировала жестокие правила и установки, управляющие обществом. Если бы ребенок был у Элен, то он мог бы пройти по жизни с гордо поднятой головой, как потомок американского солдата, погибшего геройской смертью. А как ребенок Милдред он будет всю жизнь нести на себе печать незаконнорожденного.