Дело Бутиных
Шрифт:
У Багашева на все свой взгляд.
И на Мелетия нашлось слово. На епископа Селенгинского.
— Не какой-нибудь захолустный попик! И не сановный священник у подножия трона! Мятежный деятель церкви — вот кто преосвященный Мелетий! Второй Аввакум! Подобно декабристам сосланный в Сибирь — такой чести не всякий поборник Бога удостаивается! За что сослан? За правое дело, за огненную речь в защиту крестьян села Бездна, растрелянных бездумной солдатней по команде палача-полковника! Это человек и передовой, и мудрый, гордость православного духовенства! Немного у нас таких! Имел счастье с ним лично общаться!
Туманные
Меж тем у озабоченного Николая Дмитриевича зашел с братом разговор насчет покупки амурского прииска Маломальского у вдовы скончавшегося в раззоре купца Чемякина. И снова Багашев навострил ухо. Поймав промежуток, он втиснулся своими сведениями: вдова по имени Анна Сильверстовна, прииск размещен на левом берегу речки Бурган, открыт в пятьдесят пятом, начат разработкой в пятьдесят девятом году. Если интересно знать, то мужа купеческой вдовы звали Филипп Петрович!
— Однако же, — сказал Михаил Дмитриевич с уважением, приправленным долей досады. — Вижу, любезный Иван Васильевич, что от вас не укроешься. Для вас, должно быть, не существует ни запоров, ни стен, ни внешних стеснений, ни внутренних запретов. Если уж возжаждете допытаться!
— Ежли б вы за каждую новость брали хотя бы по рублю, то жили бы безбедно, — решил поддакнуть Бутину недалекий и мелочный Налетов. Вроде бы посочувствовал пребывающему в вечной нужде семейству.
Багашев быстро повернулся к бутинскому зятю.
— Иное пошлое словцо и ломаного гроша не стоит! Вот так-то, Николай Алексеевич!
И, снова повернувшись к Бутину, наклонил к нему лобастую голову, посчитав, что серьезного ответа заслуживает лишь он.
— Я, Михаил Дмитриевич, вам уже представлялся как журнальный работник по призванию. — Он притронулся руками к металлической оправе очков. — О том, чего не знаю, чего не видел, что навеяно слухом, остерегаюсь доносить. В ущерб себе признаюсь, что далеко не во всем осведомлен. Но я примкнул к вам, потому как считаю: человек, готовый создать в крае свободное печатное слово, заслуживает доверия общественности!
Вот такие дебаты развернулись за семейным обедом Бутиных...
Но был человек, который упорно молчал и никак не вмешивался в разговор за столом.
Молчание этого человека, возможно, поддерживалось стеснительностью натуры, возможно, упадком настроения, возможно, непривычностью обстановки и нетвердым знанием языка. Скорее всего, он, человек этот, был совершенно равнодушен к тибетской медицине, ему был совсем ни к чему прииск Маломальский, и он не помышлял развлечься туманными картинами Крассо, и его не увлекало всевидение и всезнание Багашева. Постреливающие глазки заинтригованных молчаливым и необыкновенным гостем дам не достигали цели, — а ведь известно, как досаждает и притягивает женщин молчание мужчин...
Этим молчуном был Маврикий Лаврентьевич Мауриц — чешско-австрийско-русский музыкант, перенесенный судьбой через всю Европу и пол-Азии в сибирский град Нерчинск.
Он выглядел очень юным, даже моложе своих двадцати пяти лет.
И он выглядел гораздо старше своих двадцати пяти лет.
Все зависело от выражения своеобразного юно-старого лица.
Порою казалось, что Мауриц забывал, где он и с кем, забывал весь мир, и тогда лицо его старело. Когда же пробуждался от навязчивых дум, черты его лица молодели.
У Маурица были вьющиеся длинные волосы светло-каштанового цвета и печальные большие глаза на узком нервном иконном лике. И он большей частью был так погружен в себя, что вряд ли разбирал, что пьет и ест.
Он не был из числа политических беглецов, скрывшихся от преследований австрияков. И не похож на иностранцев, искавших в России наживы, денежной должности, легкого успеха.
Слухом земля полнится. Жила будто в Вене девушка, которую он любил. И она его. И оба любили Моцарта. Но Моцарт помочь им не мог. Она была бессильна супротив родительской власти. Ее увезли в Петербург, куда отца девушки направили по дипломатической части — не то он был фон Брюгель, не то фон Крюгер. Важнее фамилии игра судьбы. Крюгер-Брюгель внезапно, прожив совсем малое время в Петербурге, получает назначение в азиатскую страну, — отец увез дочь то ли в Тегеран, то ли в Стамбул, то ли в Бангкок! Видимо, Мауриц не мог найти концов, приехав в Петербург, — по незнанию языка, по неопытности и растерянности, а наипаче — по нагрянувшему безденежью. Безденежье, неразумная в стихия и неосмысленный поиск понесли Маурица в глубь России по нищенским ангажементам, пока циркач Сурте не доставил его в Азию, не в персидскую или китайскую, но в Азию русскую, сибирскую...
Кабы ведала Татьяна Дмитриевна о сей драматической истории, ей ничего не стоило бы в пору своего путешествия с мужем по южным странам навести справки насчет дипломата Крюгера-Брюгеля и кинуть этого бедолагу-музыканта в объятия его Джульетты!
В сердце Татьяны Дмитриевны, преисполненном любви к орхидеям и лотосам, возникло невольно чувство жалости к молодому музыканту, и до него, равнодушного и отстраненного, эта искра в женском сердце дошла. Мауриц с противоположной стороны стола вдруг слабо ей улыбнулся, едва-едва поведя губами.
И когда за столом наступило временное затишье, уже к концу обеда, все услышали тихие и внятно выговариваемые слова, обращенные к Татьяне Дмитриевне.
— Вы очень похожи на королеву Луиза! — он старательно неверно, где твердо, где смягченно произносил по-русски, — так по-нашему говорят немцы, чехи, австрияки.
Грубоватое лицо ее вспыхнуло — великая путешественница неожиданно потеряла самообладание.
— Я не знаю, господин Мауриц, с кем вы меня... почтили сравнением. Королева Луиза?
— Да, именно вы есть королева Луиза! — он уже не спускал с нее глаз — светло-карих, блестящих, робких и выразительных. — Это, мадам, супруга Карл Пять Людвик Евгений. Она есть королева шведская и норвежская, но она есть голландка. Я видел ее в Вене, я играл ей на флейте, мой любимый инструмент. Она приглашала меня в Стокгольм, но я не хотел туда, я хотел в Азия. Она очень добрый и образованный государыня. Она писала много книг! Вы, мадам, совсем похож на королеву Луиза!
— Слышите, сестра наша! — невозмутимо сказал младший Бутин. — Это сходство, сударыня, вас ко многому обязывает! Будьте на высоте, ваше величество!