Дело Бутиных
Шрифт:
Сидящим за этим столом и застал его Бутин.
Бутин зашел, как обычно, невзначай. Быстрая, летучая походка, уже по ней угадывается стремительность, энергия, нетерпеливость. И вот в дверях — высокая, худощавая, крепкая, подтянутая фигура, — он и мальчишкой рос в длину, худобу, в жильность, — будто пришел мимоходом, по спопутности, а в руках неизменный пакетик, кладет его на выступ буфета слева от дверей.
— Тут кофе, Михаил Андреич, — чистосортный «мокко», ваш любимый. Ну и всякая мелочь: печенюшки и прочее. А еще милейшая Филикитаита носочки изволила связать из козьего пуха, они, заявила она, не только греют, но
— Ну, Михаил Дмитриевич, друг ты мой, ведь не послал с человеком, сам принес и сразу развеселил старика!
Зензинов мигом очистил место на столе, обеими руками разводя бумаги в стороны, и на освобожденном пространстве откуда-то появились глиняный кувшин и два высоких стакана.
— Не привозное бордосское, милостивый государь мой, не абрикотин или другая французская роскошь, — говорил он, простодушно улыбаясь всем лицом. — И не ваше убийственное изделие, не бор-щовское, хлебное зелье, с которого лошади в лежку, — это, друг мой, зензиновка! На травах настоенная самоделка, даурский бальзам... Извольте откушать! — хе-хе! — со старым безбожником!
И он снова кинул взгляд на Бутина — на его литую, стройную фигуру, на его узкую, чуть волнистую густую бородку, на его смуглое лицо, полное мысли и жизни, проявляющихся сквозь привычную сдержанность и невозмутимость.
И хмурые мысли, тяжкие воспоминания, болезненные стеснения в груди, ломота в ногах, — все немощи тела и тяготы жизни будто развеялись, отодвинулись.
Выпили травного бальзама-зензиновки. Бутин повел бородкой, подмигнул узкими глазами, — похвалил. Вот это квасок! Каждый раз, добавляя то смородиновый лист, то шиповник, то облепиху, го голубицу, то травку-чернобыльник, то горьковато-пряную шишечку хмеля, то несколько капель укропного масла, то ягоду-черемуху, — Зензинов, внося новый привкус в напиток, радовался как дитя, когда потчуемые «зензиновкой» гости, нахваливая питье и чуток как бы от весеннего духа трав хмелея, не могли определить состав даурского бальзама.
— Ну как, сударь мой? — с живостью спросил старик. — Угадали? С чего бы чуточная терпкость, а? То-то! Тут я маленько ранеток добавил, от них зимним яблоком, морозцем тянет, наподобие французского сидра, а не хуже, с сибирским прихватом! Ну рассказывайте, Михаил Дмитриевич, что в большом мире творится?
— Да вот, Михаил Андреич, пришел подивиться вместе с вами. Никаких за мною ученых трудов, не то что у вас, а диплом пришел.
— А ну покажете, покажете, — потирая тяжелые морщинистые руки, еще более оживился Зензинов. — Весьма любопытствую!
— Николай Дмитриевич перехватил, — несколько виновато сказал Бутин. — Родичам всем показать. А диплом как члену — сотруднику Императорского географического общества, вона титул выдали!
— Это вам, сударь, за китайскую экспедицию. Не пустой дворянский титул. Это за вклад в отечественную науку, извольте серьезно отнестись к сему диплому... И дело сделано и отчет ваш признан, и статья ваша произвела впечатление...
Он сцепил покривевшие подагрические, побывавшие в лютой стуже и ледяной воде пальцы, они ломко хрустнули.
— Когда вы, еще фирмы не было, роскошный самородный топаз государю преподнесли, и вам за такую... такую учтивость бриллиантовый перстень пожаловали, я, признаюсь, большого восторга не выказал. Награды, заслуженные не умом, не талантами, не трудом неустанным, не имеют ценности в моих глазах. Другое дело — дом вы пожертвовали для женского училища, да еще пять тысяч в придачу на обзаведение. Благодарнасть вам была от нерчинского общества и от духовенства. Нынешний диплом доставляет мне истинное удовлетворение, — он за труд, за риск, за государственность. Позвольте тост за нового члена Русского географического общества! Виват!
Они торжественно осушили стаканы, точно в них искристое шампанское.
— Теперь уж вы, Михаил Дмитриевич, — продолжал Зензинов, — не просто как делец-коммерсант в Америку поедете, а с ученым званием! Пяток бы лет скинуть, и я бы с вами секретарем, слугой — кем угодно! Ниагару ихнюю поглядеть!
— И мне бы лучшего спутника не надо! Помните, как браво по приискам колесили! И на шарабане, и в седле, и пешочком!
— Всю жизнь не сиделось мне на месте! Надежда Ивановна на меня так: рогов и копыт немае, а чистый гуран, все-то скачешь по хребтам да болотам! А я как доберусь до вершины Яблонги-Дабан, ныне Яблонового, — скалы щербатые, воздух колючий, от простора дух захватывает: вон там к северу озеро Арахлей, а там река Конда к Витиму идет, а там Ундугуны — два озерка, а там источник Кука, а на юге Шилка наша — ведь на самом перепутье-водоразделе стою... Будто в главной точке мира! Изъездился, батюшка, какая там Ниагара, мне б нынче до колодца во дворе добрести!
Бутин молчал: «даурский пастух» обманных утешений не терпел.
— Ужо и за себя теперь, и за меня ваши поездки! Дороги ваши удлиняются, усложняются. Сначала поближе, таежные, — по приискам, складам, конторам; после — городские — Чита, Иркутск, Благовещенск, Томск, дале — столичные — к Москве, Петербургу. Глянь — и до международных путей дошли — в Китай, в Америку!
То ли напиток легонький так старика забрал, глаза из-под неровных седых бровей блестят.
— Америка — страна энергичных, практических людей. К их нравам, обиходу, жизни повседневной присмотритесь — что перенять, а что, Бог с ними, пусть при них остается... А я дождусь вас, дождусь, дождусь...
Смуглые скулы дрогнули, резко очерченные ноздри чуть втянулись, затем раздулись, и Бутин шумно вдохнул воздух.
— Дядя Миша, дождитесь, а то рассержусь!
Зензинов невольно улыбнулся. «Дядя Миша» — это из далекого бутинского детства. «И сейчас нужен я ему».
— Да уж постараюсь, — сказал он вполне спокойно, овладев собой. И помолчав: — Вы ведь знаете, как все дорого мне, что полсотни лет копилось. Тут вся жизнь моя... — Он похуделой рукой обвел горы рукописей на столе и этажерках, ряды книг на полках, ящики с камнями, горшки и банки с кореньями и травками. — Не дайте трудам моим развеяться и сгинуть...
Бутин встал, обнял старика за плечи.
— Слово даю.
— А готовы ли вы к поездке? — переменил старик тему. — Все ли ладно на разработках, заводах с торговыми делами? Ведь надолго уедете...
— Идем ровно, без сбоя... Везде дело налажено, везде знающие, верные люди — управляющие, смотрители, доверенные — все народ надежный, дельный. И при деньгах мы, правда, в большие кредиты вошли... Вот только...
— А мы? Мы с Багашевым? — приосанился Зензинов. — Мы что — не сгодимся? Приглядим, милостивый государь, приглядим!