Дело было в Педженте
Шрифт:
«Петруха осторожно поднялся по каменной лестнице, ведущей на террасу второго этажа. На двери висел амбарный замок. И снова одна из ставень, на этот раз та, что выходила во двор, отворилась, и в ней показались усы и револьвер.
Петруха опять не заметил этого. И, решив, что в доме никого нет, хотел выбраться со двора. Сделать это было нетрудно, так как лестница на террасу шла возле дувала. Но только Петруха повернулся, как сверху, из окна, раздался голос:
— Стой!… Руки вверх!
Петруха замер и поднял руки вместе с винтовкой.
Кто-то схватил его за запястья и одним мощным рывком втянул в окно.
Оказавшись в комнате, Петруха увидел перед собой огромного, тучнеющего уже,
В полумраке (ставни повсюду были заперты!) Петруха разглядел на стенке текинский ковер с саблями, гитару, несколько фотографий, под потолком клетку с птицей, на окнах занавески, цветы, на одном из подоконников пулемет «максим», в углу иконостас, под ним горка гранат и пулеметных лент. В другом углу стояла широкая кровать с цветастым лоскутным одеялом и горой подушек. Под кроватью — другой «максим».
— Ты в чей дом забрался? Отвечай, — сказал усач.
— Не знаю, — вполне искренне ответил Петруха.
На столе он увидел самовар, труба которого выведена была в окно. Возле откупоренной уже бутылки и цветных пиал лежали в тарелках румяные пироги, картошка в мундире, соленые огурцы, пол-арбуза и персики.
— Ты что, не слыхал про Верещагина?! — удивился усач. — Дожил!… Было время, в этих краях каждая собака меня знала. Вот так держал! — усач сжал свой огромный кулак. — А сейчас забыли…»
Да, было время, когда песни из кинофильмов, созданных представителями новой, советской интеллигенции пел весь народ. Никто особенно не вникал к какой национальности принадлежал тот или иной деятель культуры. Все они пользовались искренним признанием и любовью народа, даже не подозревающего, что для либеральной интеллигенции простые труженики не люди, а “собаки”. А “чтобы в этих краях каждая собака их знала” они “вынуждены были притворяться чумазыми”.
«Усач подошел к столу и нарезал пирог.
— Садись, — он пододвинул Петрухе пиалу со спиртом, — пей, коли храбрый.
Петруха отпил немного, сразу задохнулся и схватился за огурец.
Усач залпом хватил свой стакан»
“Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!” — эти слова из песни не выкинешь. Кино пользовалось в СССР огромной популярностью, но вряд ли можно было найти хотя бы один фильм советских времен, в котором всенародно любимые киноактеры не пили и не курили. А ведь это были кумиры толпы. Толпа же, по определению В.Г.Белинского — “собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету” своих кумиров. И эти кумиры и их “творцы” несут прямую ответственность за судьбы мальчиков и девочек, начинающих сегодня пить и курить уже в 8 — 9 лет, независимо от того, понимают они или нет, что с помощью “искусства кино” и при их непосредственном участии уничтожается генофонд нации. С позиции же достаточно общей теории управления всё это — показатель эффективного использования оружия пятого приоритета в борьбе противоборствующих мировоззренческих систем. Не лишне напомнить здесь, как тонко использовал этот вид оружия Э.Рязанов в фильме “Ирония судьбы или с легким паром”. После демонстрации предновогоднего “подарка” в 1975 году “бытовое пьянство” с мурлыканием под гитару настолько захватило всю страну, что “ребятам из Лэнгли [75]” можно было больше не беспокоиться по части применения этого вида оружия в условиях “советской действительности”. Но с особой эффективностью этот вид оружия был использован в августе 1991 года, когда пьяная толпа участвовала в фарсе под названием “демократическая революция”.
Что касается марксизма, то он действительно был “втащен” либеральной интеллигенцией в Россию методом культурного сотрудничества в расчёте на то, что идеи материалистического атеизма постепенно будут заполнять идеологический вакуум, возникавший в массовом подсознании, после того как оно начало преодолевать идеалистический атеизм Библии. Однако марксизм, как идеология материалистического атеизма, “привился” в России лишь в сознании либеральной интеллигенции, поскольку психический троцкизм марксизма соответствовал её духу. Соотношение объективной и декларируемой нравственности “элиты” (по оглашению — борьба за народное счастье; по умолчанию — сначала себе — “раз, два — взяли!”, а трудовому народу — по остаточному принципу, то есть — пусть всё остаётся, как было) в марксизме выражается через декларацию красивых лозунгов о “свободе, равенстве и братстве” с полным умолчанием механизма их реализации. Но именно это обстоятельство стало главным препятствием на пути претворения в жизнь ленинского наказа: “Каждая кухарка должна учиться управлять государством”.
Объявленное большевиками и реализуемое Сталиным право на всеобщее среднее образование нарушило монополию либеральной интеллигенции на знания, в основном прикладного характера, создав у неё иллюзию, что её “забыли”. Знаниями же первых трёх приоритетов, помимо прикладных, она и ранее обладала лишь в рамках библейской концепции. Но всё это вторично по отношению к «Языку жизни», который в большинстве своем интеллигенции недоступен.
Можно сказать, что во времена сталинизма либеральную интеллигенцию понемногу стали “забывать” по мере того, как она (не добровольно, а по принуждению) утрачивала свою “элитарность”, но в троцкистко-хрущевскую “оттепель” для реализации её “элитарных” амбиций были созданы все условия. Так что “таможня” никуда не исчезла, но более того, в новом информационном состоянии её приверженность к библейской логике поведения проявилась в ином качестве и по существу она стала тормозом продвижения народов к новой культуре мышления, при которой важна не фактология нового знания, а методология его освоения.
Выйти на методологию можно лишь при условии преодоления в мировоззрении народов России-СССР идеалистического и материалистического атеизма, что в религиозном плане означало бы очищение истинного учения Христа от библейских извращений, а в социальном — очищение коммунизма от догматов марксизма, что по сути своей — проявление единства меры в социальном и духовном планах, которое на арабским языке выражается одним словом — ислам, а в переводе на русский означает — царство Божие на небе и на земле.
Разумеется, речь здесь идет не об исторически сложившемся исламе, а об исламе кораническом, который представлен в фильме образом Саида. О том, что “таможня” привержена библейской концепции управления и бездумно (на уровне стереотипов отношения к явлениям внутреннего и внешнего мира) противостоит продвижению коранического ислама, в фильме показано не прямо, а опосредованно через сцену прямого столкновения Саида и Абдуллы, возникшую на экране сразу же после сцены пьяного застолья Верещагина и Петрухи.
Картина 8. Кинжал хорош для того, у кого он есть
«Саид ехал по пустыне. И хотя он был занят своими мыслями, он сразу заметил трех всадников, выскочивших из-за бархана.
Саид продолжал ехать в том же направлении.
— Стой! — крикнул один из всадников. — Стой! Кому говорят?!
Другой выстрелил.
В ту же секунду, свесившись с седла, Саид дважды выстрелил по бандитам из-под лошади.
Двое бандитов свалились с коней. Третий дал стрекача.
Саид развернул коня и поскакал за ним. Конь вынес Саида на вершину бархана. Саид вскинул винтовку и… В тридцати метрах прямо на него двигался отряд Абдуллы. Два пулемета держали Саида на прицеле. Саид опустил винтовку.