Дело генерала Раевского
Шрифт:
Раевский приблизился к Пушкину и обнял его. А тот внезапно прижался к нему, как ребёнок. И до последнего дня запомнились Раевскому слова, которые тихо произнёс к нему поэт:
— Я был бы счастлив, если бы у меня была такая... — он задержался на мгновение и завершил: — такая дочь. И я бы молился за неё до скончания дней моих».
9
К вечеру мы прервались. Поужинали, чуть передохнули. Я подремал в небольшой комнатушке за русской печкой, поставленной почти посредине дома. Эта комнатушка была более похожа на чулан. Там было тепло и уютно, стояла деревянная кровать со стёганым матрасом и с крупно простроченным зелёным одеялом. Вечером поработали во дворе, разгребали чёрное месиво сажи со снегом, оставленное во дворе пожарной машиной. Житницу восстановить, конечно, было ещё можно.
— Её нужно будет сделать теперь немного проще, — сказал Олег.
— Брёвна, доски, стол, скамейка вдоль стены, самые простые табуретки, — сказала Наташа.
— И сделаем большой портрет Раевского в сосновой лакированной раме, — пообещал Олег.
— А кто портрет нарисует? — спросил я.
— Вот кто нарисует, — ткнула Наташа пальцем Олега в грудь, — он всё может. Как ему самому захочется, так и нарисует.
— Сделаю его тушью, — подтвердил Олег, — в духе Павла Филонова.
— А кто такой Павел Филонов? — поинтересовался я.
— Это великий русский художник. Он предсказал в своих работах, какой будет всемирная революция вообще и русская в частности. Есть у него потрясающая работа «Шествие народов». Там идут, надвигаясь на зрителя отовсюду, неисчислимые толпы людей, каждый из которых — что-то среднее между дикарём и машиной.
— Это было потрясающее предсказание будущей культуры, — сказала Наташа.
— А где его работы? — спросил я.
— В Третьяковке и в Русском музее, — сказала Наташа.
— Я что-то их там не видел, — признался я.
— Их прячут в запасниках, чтобы никто не увидел и не догадался, куда нас ведут, — сказал Олег, — и какими станут дети тех, кто нас ведёт.
— А наши дети? — спросил я.
— Наши дети должны быть другими, — сказал Олег.
— И верить в Бога, — добавила Наташа.
— Министерство культуры сейчас готовит решение по уничтожению работ этих, — сказал Олег, — Филонова.
— Чтобы спрятать концы в воду, — сказала Наташа. Она посмотрела на небо, утопающее в сумерках, и добавила: — Пора идти за Латкой.
— А где она?
— Не знаю. От огня и от криков куда-то убежала. Надо искать.
— А где её искать?
— Везде, — сказала Наташа.
— Везде пойдём искать, — сказал Олег. — Кто она без нас? Любой обидит или съест.
— Не любой, но желающих много, — уточнила Наташа.
10
Мы шли холмистыми перелесками вокруг окраин города. Наташа время от времени окликала негромко:
— Латка! Латка!
А Олег продолжал наш разговор:
— Понимаешь, почитали Раевского многие, но понимал, может быть, один только Пушкин. Почему они так и полюбили друг друга. При последнем приезде Раевского Пушкин приходил к нему почти каждый день. Они заводили беседы о судьбах России, поскольку Николай Николаевич собирался к царю. Он готовился высказать свой взгляд на этот счёт. Терять ему было нечего, чувствовал он, что дни его подходят к концу. Больше всего его волновала неразумная завоевательная политика. Он считал, что строить всепожирающую империю не только неразумно, это гибельно для России.
Где-то невдалеке хрустнула ветка.
— Латка! — позвала Наташа.
Олег насторожился. Постоял и продолжил мысль, шагая неторопливо:
— Считал, что идея построения империи сама по себе идея богоборческая. России Бог дал привольные земли, всё на них и в них для жизни есть. И незачем на других посягать. Когда объединяются христиане, это ещё понятно, особенно когда народы эти близки друг другу изначально. Он воевал на Кавказе и был категорически против завоевания всех этих мелких народов, столетиями грабящих друг друга и неспособных воспринять идею высокой государственности. Он считал, что в массе своей с русскими они не сольются никогда. Но отдельные, особо стремящиеся люди духовно и умственно могут по их желанию переходить в нашу веру, в наши культурные очаги. Если хотят, пусть приходят. Но никакого насилия. Не хочешь, как говорится, не надо. Кавказ, конечно, зона для России важная, осуществлять контроль над ней можно через два по-своему великих народа: грузин и армян. Они, как и русские, христиане. Без России персы и турки их перережут. Мы естественные союзники. Посмотрите, как влился в нашу суть князь Пётр Багратион. Раевского с ним соединяла истинная дружба. С Шамилем такая немыслима.
Опять где-то что-то хрустнуло в лесочке. Опять мы все насторожились. Опять позвала в темноте Наташа:
— Латка! Латка!
— Николай Николаевич считал, — продолжил Олег, когда мы двинулись дальше под морозно разгорающимися звёздами, — что нельзя любому народу превышать естественный для него объем чужеродных, несоответствующих ему народностей. Есть этакая этнографически предельная критическая масса иностранцев. Если принять в себя сверх допустимого совершенно неконтактное и, более того, угнетаемое население, взрыв неизбежен. Так погибали все великие империи.
— И будут погибать, — сказала Наташа.
— И будут, — согласился Олег, — это показала и наша Гражданская война, она носила не только классовый характер. Вот об этом Николай Николаевич и хотел предупредить Николая Первого. Он хотел дать императору понимание того, что величие государства не в количестве захваченных земель и озлобленных обитателей их, а в благочестии да благоустроенности его народа.
— Это интересно, — вздохнул я, — жаль, что этого не принимают в расчёт нынешние промышленники Бонна и Парижа.
— Конечно, — поддержал Олег, — узколобые германские промышленники накачивают страну дешёвыми рабочими из Турции, Югославии, которые неизбежно сделаются проблемой в такой богатой стране да и спровоцируют агрессивную молодёжь против всех вообще приезжих.
— Как теперь Америка мечется, не зная, что делать с неграми, которые в наиболее агрессивной части своей никогда не примирятся с белыми, а те никогда не избавятся от ку-клукс-клана, — сказал я. — Во всяком народе всегда есть люди, которым кого-то нужно ненавидеть.