Дело и Слово. История России с точки зрения теории эволюции

Калюжный Дмитрий Витальевич

До выделения из отцовской семьи в самостоятельное хозяйство сын должен был подчиняться родителям во всех делах – и хозяйственных, и личных. При этом делами сыновей занимался преимущественно отец, а дочерей – мать. На дочерей безусловная родительская власть распространялась до выхода замуж. Отец решал вопросы об отдаче сына в ученье, внаём, об отправке на сторону на заработки. Сын, а тем более дочь не могли оставить отчий дом произвольно. Браки заключались по воле родителей. Иногда даже по принуждению; но по большей части обоюдное согласие молодых должно было непременно сопровождаться одобрением родителей. Свадьба, как правило, не проходила без благословения родителей. В случае их смерти благословляли

крёстные отец и мать.

Степень подчинения детей родителям резко менялась с выделением сына или выходом замуж дочери. Отец и мать практически теряли власть над ними, по крестьянским представлениям. Вот тут-то и выступала уже в чистом виде нравственная основа их отношений – уважение, любовь, забота, стремление поддержать и обеспечить старых и больных родителей. И в этот период тоже общественное мнение деревни и её юридические обычаи были на стороне родителей.

«Дети, достигнув совершеннолетия, должны покоить и ухаживать за родителями в их старости и давать им приличное содержание и всегда оказывать им почтение и повиновение. На обязанности детей – честно похоронить родителей и поминать их», – так это было принято в Ярославской губернии. У русских крестьян на Алтае в неписаном, обычном праве этот вопрос решался тоже однозначно: дети обязаны содержать родителей, если они «не способны содержаться собственными трудами».

Религиозно-нравственная основа взаимоотношений двух поколений в семье особенно четко проявлялась в крестьянских представлениях о значении родительского благословения и родительского проклятья. Благословение давалось перед свадьбой (когда начинали собираться в церковь, родители благословляли иконой), перед отъездом в дальнюю дорогу, перед смертью отца или матери (на всю оставшуюся жизнь детей). Его получали и просто перед каким-либо ответственным или опасным делом. Наблюдатель из Вельского уезда (Вологодчина) рассказывал, что даже сын, у которого были плохие отношения с матерью, уходя в бурлаки, просил у неё благословения. «Даром что в ссоре жили, а попросил благословенья: не смел без его уйти», – говорила мать.

Крестьяне придавали большое значение и молитве отца или матери за детей. «Сила родительской молитвы неотразима», – утверждал житель села Подбушка Жиздринского уезда Калужской губернии. «Молитва родителей и со дна моря поднимет», – вторит ему крестьянин Ф.Е. Кутехов из Егорьевского уезда Рязанской губернии.

Человек же, получивший проклятье кого-либо из родителей, ожидал для себя тяжёлые беды и несчастья. На проклятого родителями все смотрели как на отверженного. Широко ходили в народе рассказы, в которых даже почти случайно, по мелкому поводу, произнесённое матерью слово «проклятый» или «проклятая» отдавало того, кому оно относилось, во власть нечисти.

По крестьянской этике, уважения были достойны не только родители, но и старшие вообще. В семейном застолье лицам пожилым, а тем более престарелым, предоставлялось почётное место. Их с почтением приветствовали при встречах на улице. Детям прививалось понятие об уважении к старшим с ранних лет.

Невозможно даже бегло перечислить все те случаи, в которых обращались к мнению и совету стариков в общине. Сходки общины проводились при выборах на разные мирские должности, при рекрутском наборе и прочем; община вершила и суд в сравнительно мелких делах. На сходку шёл старший член каждого семейства. В тех случаях, когда не считали необходимым созывать сходку «общества», дела решались несколькими стариками – «больше уважаемыми за беспристрастие людьми». Они обстоятельно обсуждали каждый вопрос; если расходились во мнениях – решали большинством. В частности, при семейных разделах, если кто-то обращался к миру, староста созывал «несколько стариков, отличающихся от других беспристрастием». Суд стариков рассматривал спорные также случаи драки, потравы, оскорбления, нарушения запретов работать в праздничные дни.

Срок начала жатвы устанавливался стариками; они же были советчиками и по другим хозяйственным вопросам. Но если внешние проявления уважения – приветствие, уступка места, усаживание в застолье, внимательное выслушивание – относились обычно ко всем пожилым людям без исключения, то обращение за советом или третейским решением спора чётко связывалось с индивидуальными качествами старика: добросовестностью, беспристрастием, талантом в конкретном деле, особенным знанием и чутьем в отношении природы.

Даже беглое соприкосновение с разными сторонами нравственности крестьян открывает сложнейший мир представлений, обычаев, отношений. К сожалению, ныне он совсем забыт. Точно также забыто, что крестьяне были людьми культурными, многие – грамотными. Свет истины застят высокомерные насмешки над «лубочным искусством» и литературой. По этому поводу Иван Ивин утверждал, что критики лубочных изданий не знают духовных потребностей и нравственных идеалов народа. Они не понимают, что у народа – серьёзный взгляд на книгу: он хочет учиться в ней мудрости.

Ивин полагал, что лубочные издания в значительной своей части отвечали этой потребности, так как авторы сумели постигнуть дух и вкусы народа, потому что сами вышли из него. Он указывал на широкое хождение духовной литературы в рукописях в прежнее время:

«И все эти повести и сказания были распространены в народе в таком громадном количестве, что даже трудно себе представить. Это подтверждается тем, что они в таких многочисленных списках дошли до нас, несмотря на все бедствия и события. Чтение этой литературы до XVIII века было единым для всего русского общества. При Петре I произошёл разрыв между «интеллигентным» и «народным» чтением. В XVIII веке началось «глумление над народным творчеством и народными картинками».

Иван Ивин противопоставлял духовно-нравственную литературу, которую, по его мнению, предпочитал народ, художественной. «Наши изящные авторы, – писал он, – творили под влиянием болезненных общественных явлений, непонятных народу». Народу же близки вечные идеалы, правда:

«И весь этот многомиллионный, верующий народ во все времена своей исторической жизни заботился о религии, о жизни «по-Божьи», об устроении церквей и о спасении души гораздо больше, чем о политико-экономическом или общинном благоустройстве. Дух этого православного народа – христианско-человеческий; вечный идеал его – полная святость: в нём заключается источник света, правды и общественной нравственности для всех других народов. Любить ближнего и делать для него добро, по убеждению народа, можно только для Бога, для спасения души. Поэтому для народа прежде всего нужныдуховные книги, без коих он никогда не обходился и не обходится, а затем такие, которые вызываются потребностью самой жизни».

На первое место среди крестьянского чтения Ивин поставил следующие: Священное Писание, поминанья заздравные и заупокойные, молитвенники и святцы (простые и с тропарями и кондаками), творения святых Отцов – Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Тихона Задонского; жития святых (более ста наименований): сочинения и наставления на религиозно-нравственные темы – «Жизнь Иисуса Христа», «Жизнь Божией Матери», «Понятие о Церкви Христовой и объяснения семи церковных таинств», «Поучение как стоять в церкви», «О грехе и вреде пьянства», «Благочестивые размышления» и т. д.