Дело Кристофера
Шрифт:
— Ты приедешь на похороны Керри? — спрашиваю я. — В Ньюкасл.
— Да, — без запинки отвечает Картер. Все, я спросила, что хотела. Но уезжать так не хочется…
— Сколько тебе было, когда умерла твоя мать?
— Не надо гребаных параллелей и психоанализа. Я такой, какой есть и был таким всегда.
— Да. Ее смерть на тебя совершенно никак не повлияла, ты ведь рассказываешь о том, что и как случилось каждому встречному.
— Не драматизируй, — ухмыляется Шон. — Я вообще не склонен к общению с полузнакомыми людьми.
— Картер! — ору я на него. — Керри умерла меньше сорока восьми часов назад. Засунь
— Ну-ну, не льсти выводку Керри. У нее IQ едва за сотню переваливал, и, боюсь, папаша не сильно поправил положение.
Хочется ему врезать. Допустим, Керри не была гением, но как он смеет ее оскорблять?! Слава Богу, Картер и сам это понимает, потому что продолжает свою мысль.
— Когда это случилось, мне было десять. А до шести я не разговаривал ни с кем, кроме матери. — У меня помимо воли отвисает челюсть. — А чему, собственно, ты удивляешься? Сама сотню раз называла меня аутистом? — пожимает он плечами. — Не так весело, когда все взаправду, верно?
— Это же… страшный диагноз. Но ты ведешь себя как… обычный подонок.
— Мой случай определенно не самый тяжелый, и, к вопросу о подонке, за свое отношение к людям я не чувствую ни малейшей вины, а это уже не очень нормально. Тебе стоит порадоваться, можешь быть спокойна за крошек семейства Прескотт, пока вместо того, чтобы поедать домашние деликатесы, они не считают зубочистки. Но если хочешь, чтобы у детей все сложилось хорошо, начни с их отца, ему стоит вытереть сопли.
— Ты за это не простил своего отца? — пытаюсь я проявить проницательность, но выходит не очень:
— Нечего прощать. Мы просто не были нужны друг другу. Так случается, — совершенно спокойно говорит Картер, словно о посторонних людях рассказывает.
— Нет, так не случается. Он был тебе нужен хотя бы когда умерла мать.
— Возможно. Но именно в тот миг двое сыновей только и делали, что мешали ему предаваться собственному горю. О, Джоанна, он так страдал, что знакомые толпами ходили утешать. Выпроваживали нас подальше и приводили его в чувства. Как только ни пытались: брошюры, общества утраты, гипнозы, медикаменты — все перепробовали. Да, конечно, отец потом раскаивался, на языке мозоль натер, извиняясь за свое пренебрежительное отношение, но к чему мне были его слова? Я просто знал, что на этого человека нельзя положиться. — И звучит так, будто у Картера нигде даже не екает при этих словах. — Ну, Конелл, моя семейная история тебе помогла?
— Нет, — качаю я головой. — Но ты можешь.
Картер вопросительно выгибает бровь.
— Ты можешь заставить меня забыть.
Я сокращаю между нами расстояние, медленно и опасливо тянусь к его губам, но он отстраняется.
— Адресом ошиблась, — язвительно сообщает Картер. — Меня, помнится, тебе было недостаточно, а Ашера — в самый раз. Хватит устраивать американские горки. Либо ты перевозишь вещи, въезжаешь и остаешься здесь, либо ищешь утешение в другом месте. Все поняла?
— С твоей стороны это бесчеловечно! — обиженно выпаливаю я.
— Уж с человечностью точно мимо.
Вот так, ничуть не любезно, мне указывают на выход.
Мне всегда казалось, что Керри рассказывала мне все, она была не из тех, кто любит скрываться. Но когда я пришла на ее похороны, выяснила, что не знаю даже половины ее знакомых. Я старательно вглядывалась в лица, пытаясь их вспомнить, но тщетно.
Присутствующие, однако, отвечали мне тем же. Естественно, рядом с Лайонелом стоит какая-то неизвестно откуда взявшаяся женщина… Наверное, спасло ситуацию лишь то, как тепло меня встретили родители Керри. Кстати, Шон с Селией присутствовали на церемонии. Я не знаю, откуда сестра Ашера узнала о месте и времени похорон, но приехала.
Все остальное, что я помню — даже не умиротворение на лице Керри и не изящную косу, в которую заплели ее волосы, а беспрестанный и надрывный плач Лайонела. Думала, что и сама буду реветь, но, видимо, меня так бесила его неспособность взять себя в руки, что я не проронила ни слезинки. Послушавшись Шона, я не стала брать детей. Это было самым мудрым поступком за всю мою жизнь. Я бы не хотела видеть своего отца в таком состоянии. Чем позже малыши поймут, что их папа никакой не герой — тем лучше. Со мной это случилось в двадцать шесть, и я ни капельки не жалею о безоблачном детстве.
После того, как все речи были сказаны, а приглашенные разъехались, я отвезла Лайонела в их с Керри дом и заставила собирать вещи. Я не отпущу детей до тех пор, пока не буду уверена, что горюющий папочка не оставит шрамов в их маленьких сердечках! А еще мы заехали в аптеку за успокоительным для Лайонела и снотворным для меня. Так было правильно.
А теперь я устраиваю Марион в ясли, записываю Джулиана в Сиднейскую летнюю школу, а для Кики нахожу няню. Лайонел же мотается между Сиднеем и Ньюкаслом. Устает, но притворяется, что все в норме. А я упорно игнорирую его синяки под глазами. Мы только за закрытыми дверями становимся собой. Я, например, достаю из-под подушки нашу с Керри фотографию и долго смотрю на нее. Это лучшая, самая бесподобная работа Пани. Ну или наша с Керри, как знать. Может быть идеальной ее сделали наши улыбки?
Время медленно-медленно ползет вперед. И то, что настает пора экзаменов — настоящее облегчение. Работать совершенно не хочется. Я делаю ровно достаточно, и у Картера есть все причины обвинять меня снова. Но если он хоть что-нибудь скажет, я его пошлю. Вместе с Бабочками, вместе со всем миром. Мне даже хочется это сделать, чтобы наказать себя за неправильную расстановку приоритетов. Безумно хочется закончить с экзаменами побыстрее и уйти в отпуск. Но, совершенно внезапно, когда на одном из них я вижу перед собой васильковые глазки Ребекки Йол, и эти прелестные розовые губки, которые несут полную чушь, во рту вдруг становится горько от желчи, а в душе поднимается прежде дремавшая кровожадность.
— Прости, что? — раздраженно переспрашиваю я в ответ на ее последнее утверждение. Она теряет дар речи, но мне и ни к чему этот повтор. Смерть Керри доказала мне лишь одно: если ты что-то давно мечтал сделать, нужно торопиться, а я мечтаю устроить экзекуцию Ребекке Йол, чем не отличный повод? — Какой бред! — С силой ударяю стопкой бумаги по столу. — А ничего, что это противоречит самой архитектуре компьютера…
Вскакиваю со стула, срываю с себя жакет, иду к доске, хватаю маркер и пускаюсь в настолько масштабные и глубокие объяснения, что студенты смотрят на меня как на сумасшедшую. А я не могу остановиться: пишу, пишу, пишу…