Шрифт:
Глава 1
Я лениво развалился в шезлонге на краю бассейна и наблюдал, как стайка голливудских гурий, облаченных в бикини, резвится в воде. На другой стороне бассейна несколько танцовщиц, покачивая бедрами, исполняли танец живота.
Ласковый, теплый ветерок колыхал пламя зажженных факелов; оркестр под сурдинку наигрывал какой-то удивительно мелодичный мотив, музыка была настолько прекрасной, что казалось, звуки источают восхитительное благоухание. Я восхищался музыкой, глаза мои отдыхали, я вдыхал чудесные запахи, — все мое существо наслаждалось.
Вот так бы мне хотелось жить, когда
Сегодня, чуть раньше, в меня уже стреляли, и я видел внезапную, уродливую в своей жестокости смерть. Но размышления о смерти как-то не вязались с этим очаровательным местом, в котором жизнь била ключом; и я сказал себе — почему бы не получить удовольствие от своей работы?
Я находился на вечеринке накануне открытия нового и самого роскошного отеля в Палм-Дезерте — «Кублай-хан»: миллионы долларов были вложены в коттеджи, комнаты, номера, огромный танцевальный зал, столовые и зал для заседаний, бассейны, бары, минареты, купола и шпили. Все это напоминало картинку из «Арабских сказок», словно частицу Востока перенесли на юг Калифорнии.
После выходных наступят будни, но сейчас в воздухе витал дух карнавала. Разноцветные шелковые транспаранты, отделанные кружевами, колыхались на ветру, пропитанном запахами шалфея и жасмина; в живописных уголках расположились палатки, в которых прелестные девушки продавали сувениры и сладости, раздавали рекламные буклеты или просто выглядели сногсшибательно.
Почти все гости — а их было не меньше двухсот — явились в карнавальных костюмах, в основном с восточными мотивами: сари из Индии, фески из Турции, платья из Марокко, а на одной девушке был даже головной убор балийской танцовщицы. Я и сам выглядел великолепно — вы только представьте: шесть футов и два дюйма роста и двести шесть фунтов веса, облаченные в длинный ярко-красный пиджак и потрясающие белые брюки с узкими красными полосками по бокам. Моя грудь была увешана блестящими медалями и другими не всегда ясного назначения наградами — естественно, взятыми напрокат, — а мои короткие белые волосы скрывал невероятный тюрбан.
Всю эту красоту, пожалуй, немного портили брови в форме перевернутой буквы «V», выгнутые дугой над моими серыми глазами: брови тоже были совершенно белыми, и в темноте могло показаться, что от тюрбана оторвался лоскуток и прилип к моему лбу. И конечно же никакие ухищрения косметолога ничего не могли поделать с моим кривым, дважды сломанным носом, с порванным пулей ухом, со шрамом над правым глазом, — мне часто говорили, что я произвожу впечатление человека, пережившего конец света. Но тем не менее, я сделал все возможное, чтобы предстать в наилучшем виде; и я наслаждался вечером. Пока.
Сегодняшний праздник предназначался не для широкой публики — иначе меня никто бы не заметил, — а только для приглашенных гостей. Завтра здесь будет толпа народу, но не раньше, чем пройдет официальная церемония и перережут ленточку. Церемонию почтят своим присутствием звезды Голливуда и телевизионные знаменитости, политические деятели, которые, наверное, будут говорить речи, многие важные и могущественные люди. Сюда съедутся всевозможные телерепортеры и газетчики; прибудет мэр Палм-Спрингс с заранее заготовленным хвалебным выступлением; даже губернатор Калифорнии приедет и скажет речь, если сможет добраться сюда.
Потом все устремятся в бары и буфеты у бассейна, напьются и будут танцевать до упаду под три оркестра. А под конец всех ожидает конкурс красоты, который, вероятно, станет самым грандиозным в истории сластолюбия.
И вот тут-то на сцену выхожу я.
Я назначен членом жюри этого потрясающего конкурса.
По крайней мере, такова моя «легенда».
Вся южная Калифорния знает, что я — частный детектив, Шелл Скотт из фирмы «Шелдон Скотт. Расследования». Но всем также известно, что Шелл Скотт сорвет голос, крича «Да!», если его пригласят судить конкурс красоты. И мой клиент, который уже сидел за решеткой, — пока мне не удалось ничего для него сделать, — втайне надеялся, что все пирующие решат, будто я явился не шпионить, а просто поглазеть.
Естественно, я смотрел во все глаза. Это было несложно.
Большинство красавиц, которые завтра будут демонстрировать свой персикового цвета эпидермис, свои выпуклые прелести и прочие штучки, уже сегодня подавали не только закуски, а все меню сразу, и я веселился от души. К примеру, в двух стоящих рядом палатках одна девушка продавала поцелуи, а другая — печенье, и я вовсе не собирался объедаться печеньем.
Если бы мой клиент смог выйти из каталажки до того, как получит кровоизлияние в мозг, которое, судя по всему, давно ему угрожает, если бы мне удавалось и дальше увертываться от пуль и раскрыть два убийства к завтрашнему дню, — да, на все это у меня было всего шестнадцать часов, — я получил бы настоящее наслаждение от этого дела.
Я вспомнил о своем клиенте и подумал: неужели местные власти действительно считают, что он убивал людей? Меня самого тоже это интересовало. Мне пришла в голову мысль, что, если он убил двоих человек или даже одного, может быть, мне не стоило браться за столь гибкое дело.
Но тем не менее, я за него взялся и теперь должен был отработать свои сто долларов. Или десять тысяч. В зависимости от ситуации. В частности, от того, смогу ли я сейчас оторвать задницу от шезлонга и предпринять нечто невероятно умное, — только сначала надо было придумать и впрямь что-нибудь умное. Частично успех моего дела зависел от Орманда Монако.
Орманд Монако был владельцем «Кублай-хана», тем самым человеком, который затеял всю эту восточную вакханалию. Этому парню очень хотелось быть здесь, в центре событий, приветствовать своих гостей, расточать лучезарные улыбки красавицам, потягивать свой отборный коньяк и принимать заслуженные поздравления. А вместо этого он, бедолага, томится в каталажке. Мой апоплексический клиент.
Он не был близок к апоплексии, когда звонил мне сегодня днем. Он был почти спокоен. Встревожен — да; озабочен; но не перепуган до смерти. Не тогда. Он не был испуган, когда нанимал меня, чтобы я позаботился о покое и счастье его жизни.
Он позвонил мне из Палм-Дезерта в два часа дня. В пятницу днем, в жаркую сентябрьскую пятницу. Я дочитал книгу и внимательно наблюдал за резвящейся в аквариуме рыбкой на книжной полке в моей конторе. Я всегда так делал, когда не был завален работой. Рыбка — гуппи. Я помешан на гуппи.
Зазвонил телефон. Я подошел к большому, обшарпанному столу из красного дерева и взял трубку.
— Алло, — сказал я. — Шелл Скотт.
В ответ я услышал густой, приятный, немного тягучий голос:
— Мистер Скотт, меня зовут Орманд Монако.