Дело миссис Хадсон
Шрифт:
— Сара и Луи Обердорферы, мисс Мэри Рассел, — представила нас миссис Хадсон. — Не волнуйтесь, Мэри — друг. Только очень любопытный друг. — Она фыркнула и повернулась ко мне спиной, чтобы вынуть из буфета еще один столовый прибор.
— Обердорферы, — пробормотала я. — Как же они добрались сюда? Холмс привез? Разве вы не знаете, что их разыскивает полиция двух держав?
Двенадцатилетняя Сара взглянула на меня с негодованием. Ее семилетний брат испуганно спрятался за ее спину. Миссис Хадсон со стуком опустила чайник на плиту.
— Это все я. Мистер Холмс не знает,
— Но он же расследует это дело. Как вы могли…
— Только не нужно обвинять меня в предательстве, Мэри Рассел, — прервала она меня, вскинув голову с дрожащими седыми кудрями, и нацелила мне в грудь испачканную овсянкой ложку. — Вы не знаете всего, что знаю я.
Мы стояли друг против друга, разделенные кухонным столом, — крепкая пожилая шотландка-домоправительница и долговязая студентка Оксфорда. Стояли до тех пор, пока я не поняла, что стряпня миссис Хадсон пахнет восхитительно и что для меня, пожалуй, не будет лишним узнать то, что известно ей. Объявив перемирие, мы уселись за стол — преломить хлеб.
Потребовалось немало времени, чтобы выслушать и свести воедино все линии этой истории, рассказанной миссис Хадсон (она призналась, что в отсутствие Холмса позволяла себе днем дремать, зато по ночам терпеливо ждала, когда же неизвестный вор откроет дверь) и Сарой Обердорфер (которая отстраненно поведала, как замышляла побег и готовилась — запасалась картой, теплой одеждой, деньгами на первое время, и только беспокойство промелькнуло в голосе, когда девочка созналась, что вынужденно пошла на мелкое преступление). Кое-что добавил юный Луи. Уж ему-то все казалось великолепной проказой — от путешествия из Лондона в багажном вагоне до скитаний среди холмов в лунном свете. Еще немного времени потребовалось, чтобы нарисовавшаяся картина улеглась в моем разуме.
Ближе к полуночи оба ребенка, привыкшие спать днем и бодрствовать ночью, удобно расположились на ковре перед камином, рисуя картинки.
— Только лишь для того, чтобы удостовериться, что я во всем разобралась, — сказала я миссис Хадсон. — Давайте пройдемся от начала до конца. Во-первых, они утверждают, что не были похищены, а сбежали по собственной воле от родного дяди, Джеймса Обердорфера, поскольку предполагали, что он замыслил убить их и завладеть наследством своего брата, их отца.
— Как видите, Сара искренне в это верит.
— Да, признаю, что она верит, — вздохнула я. — Никто не убежал бы из дома со всеми удобствами, чтобы путешествовать в багажном вагоне, жить три недели в пещере и питаться краденым, если бы не верил в опасность. И я признаю, что, похоже, имела место очень подозрительная последовательность несчастных случаев.
Любознательный разум миссис Хадсон, хотя и не отличался четкостью и законченной логичностью, как у ее работодателя, мог, если возникала необходимость, действовать решительно и виртуозно — она отыскала сестру слуги одной домовладелицы, у которой имелся приятель, и так далее.
Речь шла об очень больших деньгах — фабрики не только в Великобритании и Франции, но и в Германии, где кровавая война неуклонно приближалась к завершению. Обердорферы были очень богатыми сиротами и не имели других родственников, кроме дяди, который, согласно сведениям, собранным осведомителями миссис Хадсон, обладал натурой мелочной и жадной. Я схватилась за голову.
Кроме того, нельзя недооценивать роль Сары. Если иного ребенка я могла бы заподозрить в склонности к вымыслу, то, глядя в ее полные решимости карие глаза, поняла, почему миссис Хадсон нисколько не усомнилась в этой печальной истории и взяла детей под свою опеку.
— Так вы говорите, лакей может засвидетельствовать, что они едва не утонули? — спросила я без всякой надежды.
— Если бы он случайно не наткнулся на детей, они погибли бы. И девушка, которая полакомилась пудингом, что передал их дядя, очень сильно хворала.
— Но доказательств никаких.
— Никаких. — Миссис Хадсон не пыталась облегчить мою задачу.
Мы обе знали наверняка, что Холмс, учитывая его отношение к детям и в особенности к девочкам, непременно вернет их дяде. Нет, он строго-настрого предупредил бы, что лично — сам Холмс! — будет интересоваться судьбой и благополучием наследников Обердорфера. Но несчастные случаи непредсказуемы, тем более что Джеймс Обердорфер намерен вернуться в хаос послевоенной Германии. Уж если он решил, что ради наследства стоит рискнуть, то позаботится о том, чтобы никто не нашел доказательств.
У нас тоже не было никаких доказательств. Так или иначе, этот случай, один из немногих, я не могла обсудить с Холмсом.
— Вы собираетесь отправить их в Уилтшир, к своему кузену?
— В Уилтшире здоровый климат, у кузена отличная ферма, рядом — хорошая школа. Там никто не будет приставать с расспросами к детям, чьих родителей убила сброшенная с цеппелина бомба.
— И ребята поживут там, пока Саре не исполнится шестнадцать?
— Три года с небольшим. Когда она станет молодой леди, адвокаты прислушаются к ее словам.
Мне не так давно исполнилось восемнадцать, и я сомневалась, что юристы, которые воспринимают показания двенадцатилетнего ребенка как дикую выдумку, снизойдут до веры шестнадцатилетнему. Ведь тот же Холмс…
— Ладно, миссис Хадсон, вы меня убедили. Я помогу переправить их в Уилтшир.
Через неделю, в мое отсутствие, вернулся Холмс, измученный и раздраженный оттого, что оказался не в силах просветить Скотланд-Ярд. Миссис Хадсон ничего ему не сказала — подала обед, принесла газеты и ушла заниматься домашним хозяйством.
Она промолчала и вечером того же дня, когда Холмс, усаживаясь с пачкой газет в плетеное кресло перед камином, вдруг подскочил как ужаленный, а потом, порывшись между подушек, выудил огрызок цветного карандаша и протянул его с немым укором домоправительнице.
Она хранила молчание даже три года спустя, когда молодой наследник и его старшая сестра (в шляпке взрослой леди поверх тщательно уложенных волос и строгом платье, излишне старомодном для ее юной фигурки) чудесным образом объявились в Лондоне, обратившись в адвокатскую контору и вызвав переполох сразу в трех державах.