Дело непогашенной луны
Шрифт:
Встревоженный шумом воробей чирикнул и улетел.
— Не нравится мне это, хвостатый преждерожденный… — задумчиво проговорил Баг: перед глазами ясно стояла недавняя сцена на площади. — Самый-наисамый гостеприимный-прегостеприимный народ…
Тут в рукаве запиликала трубка.
— Вэй?
— Мар Лобо…
Гюльчатай!
— Мар Лобо… — голос девушки срывался. — Прошу меня покорно извинить, но, кажется, я никак… никак не смогу сегодня прийти в приказ… — На заднем плане отчетливо слышались шум и громкие голоса. Слов было не разобрать. У Бага екнуло сердце.
— Что случилось, Гюльчатай? — вовсе отбросив церемонии, спросил,
— Я не смогу… Извините меня… — в голосе Гюльчатай проступили еле сдерживаемые слезы. — Тут какие-то люди… Ай! — И трубка замолкла.
— Три Яньло! — заорал Баг, тряся телефон. — Тридцать три Яньло! — рявкнул он, судорожно набрав номер Гюльчатай и услышав в ответ нервные длинные гудки. — Ди! За мной!
…Баг не знал, куда точно он бежит — Гюльчатай могла звонить с улицы, откуда-то с дороги к котоведческому приказу, а уж на что Теплис с Александрией в размерах не сравнится, но все равно: город, улиц много, да кривые, узкие, пойди найди! Ланчжун был почти уверен, что с девушкой что-то случилось, и теперь просто летел в сторону «Картлияху», к «Приюту горного ютая». Ведь Гюльчатай пошла за бумагами домой…
Вырвавшись из лабиринта тихих и спокойных улочек на одну из центральных, Баг слегка притормозил: здесь было шумно — несколько, судя по цвету папах, саахов увлеченно, с гортанными криками швыряли камни в широкую витрину ювелирной лавки; вот толстое стекло треснуло, посыпалось, сверкая в лучах заходящего солнца; горцы, подхватив с земли палки, бросились внутрь. Из соседней лавки — уже разоренной — валили клубы черного дыма.
Баг оглянулся — погром охватил всю улицу: разбившись на группы человек в шесть-семь, теплисцы сосредоточенно били витрины, вытаскивали на брусчатку улицы мебель и крушили ее палками, и когда из дверей выскочил высокий человек, несколько фузянов с улюлюканьем кинулись следом.
Не надо было быть опытным народознатцем, чтобы уверенно отметить явную принадлежность преследуемого к ютаям.
Да что же это творится, милостивая Гуаньинь?! Ведь добрые-предобрые горцы громят собственность, похоже — исключительно ютайскую, подобно своре первобытных дикарей, только сейчас узнавших, что камень стекло побивает! А где же вэйбины?! Да что тут вообще происходит?!
Баг не верил своим глазам. Желание вмешаться переполняло его.
Гюльчатай!..
Выхватив из-за пояса меч в ножнах, Баг, перепрыгивая через обломки, пронесся через улицу, экономными ударами сметая с дороги подворачивающихся теплисцев; за ним, однако, никто не погнался — видимо, были слишком увлечены камнекиданием, а может, видели, что Баг не ютай. Или связываться не хотели — меч… Судья Ди неотрывно следовал в кильватере.
За поворотом ланчжун почти налетел на трех горцев — они угрожающе надвигались на вжавшуюся в стену Гюльчатай. Сумку с кошкой бледная как мел девушка спрятала за спину.
— Зачем звониш, э? — говорил один горец, в белой папахе, старательно топча обломки телефона девушки. — Куда звониш? Своим, да?
— Иды вакзал, билэт бэры, — вторил другой, в черной папахе, и угрожающе тряс пальцем перед лицом девушки. — Завтра уезжай отсюда. Панаехалы… Чимадан, вакзал, Ерусалим, панимаеш?
Третий ничего не говорил, лишь сверлил горную ютайку угрюмым, не предвещающим ничего хорошего взглядом.
Баг, молча оттолкнув радушных горцев в стороны — так, что те едва удержались ногах, шагнул вперед, повернулся
— Э! — изумленно крикнул один горец, сверкнув на ланчжуна белками глаз. — Пачэму пришел? Что хочет?
— Хочу, — бесцветным от ярости голосом отвечал Баг, — чтобы вы, уважаемые, оставили девушку в покое. И шли отсюда.
— Слушай, дарагой-джан, это не твой дэло, э? — От возмущения у ближайшего фузяна аж борода встопорщилась. — Мы свой вопрос сами решаем, да? Они нам тут давно вода мутил, все для своих, а на остальной тьфу слюна! Атайды! — Горец угрожающе поднял посох.
— Мар Лобо… — обреченно пискнула из-за Багова плеча Гюльчатай. Ланчжун, выхватив из ножен меч, снес бородачу половину палки. И тут же возвратным движением убрал клинок в ножны. Обломок брякнулся о камни. Горцы замерли.
— Еще раз повторить? — поинтересовался Баг, тяжело глядя борцам за справедливость под ноги: любое наступательное движение начинается с ног. — Повторяю. Это — мое дело. А вы сейчас пойдете отсюда прочь. Или через пару минут побежите. — Он поднял глаза на горцев. — Что решаете, гостеприимные мои? — Ланчжун был уже недалек от того, чтобы сломать пару рук или даже ног, а то и носов, красивых, как клювы горных орлов.
Горцы молча, не отводя от Бага взглядов, отступили на несколько шагов.
— Пойдемте, гверет Гюльчатай, — нарочито делая ударение на «гверет», сказал ланчжун. — Подданные обознались. Они уже уходят.
— Э! С сабля смэлый, да? — воскликнул один из фузянов.
— Я и без сабли смелый, — повернулся к нему Баг. — Но с палками на беззащитных женщин не нападаю. Впрочем, если вам кажется, что у меня длиннее… — Ланчжун не глядя протянул меч Гюльчатай. — Один на троих, да еще с мечом — это нечестно, вы правы.
— Не надо, мар Лобо… — жалобно попросила горная ютайка.
— Надо, Гюльчатай, надо, — покачал головой Баг, хрустнув суставами пальцев. — Ведь перед нами настоящие мужчины… А я… — Он вдруг кстати вспомнил про угревшуюся за пазухой папаху. — А я вооружен местным гостеприимством.
Рука ланчжуна скользнула за отворот халата. Одно неуловимое движение — и увесистая лохматая папаха хлестнула ближайшего теплисца в лицо. Тот отшатнулся, запоздало взмахнул бестолково рукой, закрываясь, и только сбил наземь собственную — белую — папаху. Теперь на брусчатке валялись уже две разноцветные папахи.
— В-ва-а! — ошеломленным хором сказали два других борца за справедливость, на всякий случай отступив еще на шаг.
— Ну что? Что? — Баг вдруг оказался в полушаге от простоволосого, стальными пальцами сдавив его руку, ухватившуюся было за кинжал. Сильно нажал на запястье. Рука горца тут же онемела. — Хорошо подумали? — Мазнул взглядом по двоим другим, решившим прийти на помощь сотоварищу. Горцы остановились, в нерешительности поглядывая друг на друга. — Довожу мудрость: люди делятся на тех, у кого есть геморрой, и тех, у кого он будет. Вы к какому сорту себя относите? — И, видя, что перед погромщиками во весь рост встала проблема выбора, а схваченный им фузян, повинуясь нажиму на кисть, уже согнулся, постанывая, почти в пояс, резко дернул его вверх, а потом толкнул в сторону приятелей. — Идите куда шли. Не доводите до крайности. Смелые мужчины.