Дело о босоногой принцессе
Шрифт:
— Сами выясним, — сказала Лешка, направляясь третий подъезд пятиэтажки.
Он был не заперт. Наверное, большинство жильцов подъезда были пенсионерами и не смогли собрать нуж-1ую сумму на домофон, чтобы оградить себя от непрошеных визитеров с улицы.
Девчонки поднялись на второй этаж и позвонили в сорок шестую квартиру.
— А что мы ей скажем? — спохватилась Катька. — Вдруг она и вправду не вспомнит нашу Серафиму Ивановну?
— На нет и суда нет, так моя бабушка говорит. — Лешка позвонила еще раз и прислушалась.
— Ушла, наверное, — пожала плечами Катька.
— Дома, раз дверь изнутри закрыта.
Лешка направилась к квартире напротив, чтобы выяснить у соседей, почему старушка не открывает. Соседей дома не оказалось, зато за дверью сорок шестой квартиры шорох стал громче, а еще через пару секунд послышался дребезжащий старческий голос:
— Катя, это ты?
— Я, — опешила Катька, с удивлением взглянув на подругу.
Лешка пожала плечами, вскинув брови и выразив тем самым крайнюю степень изумления. Кто мог знать, что они сюда приедут?
Заскрежетал ключ, дверь приоткрылась, и перед ними предстала не просто старая, а совсем древняя согбенная бабулька. Морщины въелись в ее лицо и шею глубокими бороздами, а волосы были белыми и легкими, как пушинки.
Лешка подумала, что не зря старушек называют божьими одуванчиками. Кажется, дунь — и рассыплются на глазах.
Бабушка Анастасия щурилась, напряженно вглядываясь в лица девочек. Потом взволнованно спросила:
— А где же Катя? Что с ней?
— Катя — это она, — указала Лешка на подругу. — Вы, наверное, ждали какую-то другую Катю. Нас прислала к вам Серафима Ивановна. Вы помните такую?
— Сестричка из поликлиники? — высказала догадку старушка.
— Нет, она не из поликлиники. Когда-то давно вы ее очень хорошо знали. Серафима Ивановна жила на Никитинской улице, а потом, до войны, переехала в маленький домик рядом с улицей Сакко и Ванцетти. Она родственница Дарьи Кирилловны Гридиной, а мама Дарьи Кирилловны — Елена Никитична Пронина, а у отца Елены Никитичны была фамилия Истомин.
Старушка вдруг ожила.
— Истомин? Никита Захарович? Представительный был мужчина.
— Ну вот, — обрадовалась Лешка, — мама Дарьи Кирилловны давным-давно в Москву переехала и там умерла, а Серафима Ивановна до сих пор живет в Воронеже, на том же самом месте. Она захотела вам позвонить, но не знала номера вашего номера.
Старушка пожевала губами, о чем-то вспоминая.
— Симочка! Молоденькая такая? Мы с ней в эвакуации в Куйбышеве в землянке жили, вместе уголь вдоль железнодорожного полотна в мороз собирали, чтобы печку топить. У меня с тех пор ноги так и болят. А у Симочки?
— А это вы у нее сами спросите. Только Серафима Ивановна уже не такая молоденькая, как прежде, но ничего, держится молодцом, — стараясь сдержать улыбку, вежливо ответила Лешка.
— Что же вы стоите, проходите, я вас чаем напою.
— Спасибо, не нужно, — в один голос отказались подруги.
Но бабушка Анастасия, видно, не расслышала и поплелась на кухню. Девчонкам ничего не оставалось, как последовать за ней. Старушка водрузила на плиту красный в белый горошек эмалированный чайник и пошарила в хлебнице.
— Пригласила на чай, а хлеб несвежий, — расстроилась она. — Как же теперь быть-то?
— А давайте мы в магазин сходим, — предложила Катька. — Вам какого купить?
— Половинку черного и батон, — сказала старушка. — И молока еще в розовом пакете, кувшинчиком, оно долго не скисает. А крупа у меня еще есть. У нас тут, рядом с домом, киоск, в нем все продается.
Из толстой книжки бабушка Анастасия извлекла сотенную бумажку и, протянув ее Катьке, похвалилась:
— У меня к пенсии большая прибавка вышла. Человек вчера из собеса приходил, сказал, что мне тысячу рублей не доплатили. Честный какой, мог бы себе взять, я б и не узнала. Давно не хожу ни по каким собесам.
Выйдя из подъезда, Катька удивилась:
— Ничего не понимаю. А кто же из магазина продукты приносит? И с какой, интересно, Катей она меня спутала?
— Когда вернемся, ее обо всем расспросим.
Девочки вручили старушке пакет молока и хлеб, потом вынесли мусорное ведро — мусоропровода в пятиэтажке не было, когда сели за стол, Лешка вежливо спросила:
— А кто вам обычно покупает продукты?
Выяснилось, что старушка в квартире живет не одна, а со своей подругой-экономкой Екатериной Тимофеевной.
Лет сто назад Екатеринина бабка была в их семье горничной, затем ее сменила дочь — мать Екатерины. Но та, как это часто случалось, из прислуги превратилась в полноправного члена семьи, а уж Катерина и вовсе считалась чуть ли не родственницей.
Затем пути Анастасии и Катерины разошлись: обе вышли замуж, у обеих появились дети и внуки. В семье Анастасии случилась трагедия: ее дочь со своим мужем были заядлыми альпинистами, и однажды при очередном восхождении на какой-то горный пик их накрыла лавина. Анастасия осталась жить с внуком. Он окончил школу в Воронеже, потом поступил в МГУ, затем в аспирантуру, в Москве ему предложили работу. И Анастасия осталась одна.
А у Екатерины Тимофеевны дочь обзавелась новой семьей, и она осталась жить с внучкой. Внучка выросла, вышла замуж, стала хорошо зарабатывать и купила себе новую квартиру, а своей бабушке оставила старую.
И тогда две женщины, чтобы не страдать от одиночества, вновь решили объединиться. Анастасия переехала к Катерине в Северный микрорайон, а свое жилище на юго-западе стала сдавать квартирантам. И деньги лишние пенсионеркам не помешали, и жить стало веселее. Понятно, что хозяйство в доме вела Катерина.